ли способен противопоставить чаровническому существу тот, кто потерял свой посох? На самом деле не столь и мало, вот только чувствовала себя Ольга выжатой вконец. Не то что призвать силу — она и мизинцем пошевелить не могла.

В зряшных попытках добиться отклика от собственного дара прошло немало времени. Она успела окончательно закоченеть на пронзительном ветру. Затем земля принялась приближаться, причем делала это невероятно быстро, аж перехватило дух — не от страха, от восторга. Ольга смотрела во все глаза, упиваясь зрелищем. Сумела бы — раскинула руки подобно птичьим крыльям. Всю жизнь она стремилась летать, но стихия воздуха не поддавалась, Ольга только и сумела что оборачиваться благодаря перышку заветному. Только где ж теперь перо то? Наверное, там же, где и посох.

А еще она хотела запомнить все до последнего облачка, деревца и лучика — вряд ли ей предоставят возможность полюбоваться на них еще хоть раз. Замок… нет, дворец, за вратами видневшийся, уже приближался, в нем найдется немало холодных сырых каменных мешков — самое место для врагов и предателей.

— Потерпи. Уже скоро я тобой займусь, — послышалось совсем рядом. Жаром обдало правую сторону лица. Ольга не стала оборачиваться: еще насмотрится и на клыки, и в глаза с вертикальным белым зрачком.

Вопреки ожиданиям, Горан не шипел. Глубина, полная силы — гибельная бездна — гораздо лучше подходила голосу хранителя границы, заставляя сжиматься что-то внутри. Раньше голос почти до неузнаваемости менял посох, а как Горан говорил пять лет назад Ольга благополучно забыла. Впрочем, неважно: угроза, произнесенная столь явно, лишь подтвердила выводы, сделанные во время безрадостных рассуждений о собственном будущем. Зато, вернув свободу и трон, Горан заново пойдет войной на Явь, и тогда Ивану проклятому и дряням чужеземным точно не поздоровится.

«Так себе отмщение, конечно, но какое уж есть», — подумала Ольга. Она вовсе не желала соплеменникам зла, но некоторых людей к власти подпускать все же не стоит. Лучше жить под пятой выходцев из Нави, чем с князем, не заботящимся о собственном княжестве, не говоря уж о народе. Ладно бы просто сидел в своем тереме, так сам творит беззаконие и боярам дозволяет.

Наверное, сознание все же уплыло: Ольга совершенно упустила из виду, когда очутилась во дворце. Казалось бы, только-только небо простиралось над головой, маячила впереди граница и врата, более туманом не скрытые, и вот вверху черный каменный свод, а коридоры — достаточно широкие и высокие, позволяющие Горану не менять обличия — несутся перед глазами с безумной скоростью.

Ольга прикусила губу, чтобы не взвизгнуть ненароком. Коридор отнюдь не являлся прямым. Он то плавно поворачивал — и тогда чудилось, будто они летят по кругу, — то резко уходил вверх или вниз. Наверняка, Горан мог бы пролететь его и с закрытыми глазами, даже не задев стены кончиком крыла. Вот только понимание этого Ольге никак не помогало. Вся ее суть вопила в ужасе от того, что она сейчас расшибется в лепешку.

Наконец, они влетели в зал, показавшийся Ольге полностью сделанным из темного стекла. Впрочем, несмотря на видимую хрупкость, вряд ли многое здесь удалось бы легко разбить. Хватка на плечах ослабла. Коготь прочертил по боку, оставив на память длинный кровавый след. В подошвы больно ударил зеркальный пол, но вот роскоши растянуться на нем Ольгу не удостоили. Горан подхватил ее, мгновенно поменяв обличие, представ во всем блеске, красоте и величии. А она-то думала, будто позабыла его вид. Нет. Каждое движение, блеск нечеловеческих белых зрачков, надменные безупречные черты, отливающая металлом кожа — все казалось таким родным и дорогим, что невольно приходили в голову мысли о привороте. Не мог же человек на полном серьезе испытывать влечение к такому: чуждому, опасному, если не откровенно хищному?!

Или с ней самой что-то не так? Ну да. Не так. Люди ее не привлекали даже в тот юный возраст, когда положено влюбляться в первого встречного.

«Все объяснимо, — напомнила себе Ольга. — Я была крайне уязвима, увидев его впервые, а сейчас вообще дышу лишь чудом. Во мне дыра, в которую утекают силы. Ее необходимо заполнить, а Горан — существо чаровническое. Вот и схожу с ума. Ничего. Скоро это безумие прекратится: я не люблю боль, а ее будет много. Нужно лишь потерпеть».

— Терпи, — вторил ее мыслям Горан и удерживал, не позволяя упасть, потом и вовсе поднял на руки и потащил… в стену.

Ольга зажмурилась, вновь впившись зубами в и так прокусанную губу. Пробивать лбом стекло она не хотела, но желания и дозволения никто не спросил, а выбора не предоставил. Однако кожи коснулась лишь легкая пленка — словно паутинка налипла, — а потом она оказалась на чем-то прохладном и упругом, не сразу распознав постель.

Горан фыркнул, и она поспешила открыть глаза, а затем непонимающе уставилась на золотой свод над кроватью. Вокруг простиралась огромная опочивальня с окном, занимавшим всю стену. Сейчас и не припомнить та ли то комната, в которую внес ее Горан годы назад, другая ли.

— Вот те раз… — пробормотала она.

«Неудивительно, что меня притащил сюда, а не швырнул в руки стражей, — попыталась убедить саму себя Ольга. — Горан не предоставит передышки, станет измываться сам и именно там, где лечил и попал в ловушку. Умно и жестоко».

Она приготовилась вытерпеть все и по возможности молча, и сама же не сдержалась, выкрикнув «Не смей!», стоило острому когтю разрезать сарафан, а вместе с ним и рубашку.

— Ты не протянешь так долго. Выживешь, но о способностях чаровницы придется забыть.

— Тебе-то какое дело?.. — проронила она удивленно.

— Потерпи, я постараюсь управиться поскорее.

— Я не желаю твоего лечения, — проговорила Ольга, голос совсем осип и звучать ровно отказывался наотрез, но сейчас это не казалось важным. — Не нужно!

Горан повел широченными плечами, никак не отреагировав на слова. Ну да, действительно глупо: диктовать свою волю тому, кто тебя ненавидит. Ольга не иначе сошла с ума, если решила, будто сможет уговорить его остановиться и прислушаться к ее желаниям. Не после того, что произошло меж ними, не спустя годы заточения. И молить тоже бесполезно: мучителя это лишь порадует.

Ткань скользнула по груди и плечам. Горан планомерно срезал с нее одежду, временами оставляя на коже кровоточащие полосы, зацепил