казак помоложе задорно подмигнул молодой работнице, стоявшей рядом со мной. Что происходит, казаки даже не стегают нас нагайками, в это трудно поверить, неужели они – на стороне народа. И вдруг над нашей толпой прогремело “ура”. Тогда снова последовала команда, и снова казачьи офицеры рьяно врезаются в толпу, уже с тыла. И вновь “ура” в честь казаков, которые эту атаку не поддерживают. На искаженных бледных лицах офицеров злоба и страх, но перелом еще не произошел». Да, перелом в тот день еще не произошел. Показательная и впечатляющая картинка: «Один жандармский офицер в чине полковника особо усердствует, пытается бить нагайкой демонстрантов, кричащих “Ура!”». Несколько наиболее отчаянных рабочих дергают его вниз с лошади, полковник падает на булыжную мостовую. Его начинают избивать, рвут на нем шинель. Но тут же несколько конных жандармов приходят полковнику на помощь, осыпая ударами нагаек всех вокруг себя. В итоге едва-едва, но отбили уже полуживого начальника». Итак, ситуация переходная – казаки и конная полиция уже не стреляют и не рубят шашками, но на сторону бунтовщиков еще не переходят, держатся вместе.

10.03

В этот день – 25 февраля 1917 года по старому стилю – император Николай II, находясь в Ставке в Могилеве, подписал указ о роспуске парламента: «На основании статьи 99 основных государственных законов повелеваем – занятия Государственной думы и Государственного Совета прервать с 26 февраля сего года и назначить срок их возобновления в зависимости от чрезвычайных обстоятельств». Срок полномочий Думы Российской империи 4-го созыва истекал в октябре 17-го года. На свою последнюю весеннюю сессию Дума собралась всего за несколько дней до этого, по именному соизволению Николая. И никто бы не удивился, если бы он сразу отправил парламентариев в отставку. Так что эта, на первый взгляд, решительная и действенная мера, направленная на обуздание кризиса, была очередным проявлением нерешительности. Не иначе как Николай последовал советам жены, писавшей ему: «Ударь, наконец, кулаком по столу, покажи, что ты – самодержец». Но вспомним, что Александра Федоровна требовала разогнать всех – и Думу, и Ставку, и правительство. Может быть, Николай созрел и для таких отчаянных действий? Но было уже поздно. Поезд ушел. Тот поезд, на котором к нему в Ставку приедут депутаты отставленной им Думы с текстом манифеста об отречении, уже стоял под парами. Ситуацию в любом случае определяла улица. Многотысячные толпы, как писал в своем дневнике в тот день французский посол в Петрограде Морис Палеолог, «пели Марсельезу, носили красные знамена, на которых было написано “Долой правительство”, “Долой Протопопова” – министра внутренних дел, “Долой войну”, “Долой немку”». Итак, лозунгов «Долой Думу» не было вовсе. И думские политики это оценили. Они радикализировались. Многие из них сделали это вынужденно, но в какой-то момент они попытались овладеть уличной стихией. А стихия грозила вылиться в кровопролитие. Если накануне конные патрули еще сдерживали толпу, не применяя оружия, то в тот день уже появились первые жертвы. Стрелявшие из толпы убили трех жандармов, ответными залпами, хотя по большей части и направленными в воздух, жандармы и казаки убили трех манифестантов.

В целом, по донесению охранного отделения, обстановка выглядела так: «Вызванные на помощь полиции войска хотя и не высказывают сочувствия демонстрантам, но не оказывают и устрашающего воздействия на участников уличных беспорядков». Итак, ситуация патовая. Многое в тот момент зависело от здравой адекватной оценки происходящего. Но какой смысл говорить об адекватной оценке, если главный советчик государя, его супруга императрица Александра Федоровна писала мужу о происходящем в Петрограде так: «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба – просто для того, чтобы создать возбуждение, и бастующие рабочие, которые мешают работать другим. В случае если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Так что, прежде всего, твори свою волю, мой дорогой. Только что поставила свечку за тебя у Знаменья. Твоя женушка».

Ох уж эта погода, то плохо из-за того, что холода и морозы, вьюги да метели, то стало теплее, пришла весна, и потому все на улице.

13.03

В этот день – 28 февраля 1917 года по старому стилю – произошло ключевое событие Февральской революции. Депутаты распущенного царем парламента провозгласили создание Временного комитета Государственной думы, который брал на себя всю полноту власти в стране. Было издано обращение к народу с призывом: «Во имя общих интересов щадить государственные и общественные учреждения и приспособления (так в тексте. – А. С.), а именно – телеграф, водокачки, электростанции, трамваи, правительственные здания». Временный комитет поручал гражданам охрану заводов и фабрик. Вообще стиль воззвания поразителен, словно бы неразумным детям адресован: «Необходимо помнить, что порча и уничтожение имущества, не принося никому пользы, причиняет огромный вред как государству, так и всему населению, ибо всем одинаково нужна вода, свет и прочее. Пролитие крови и разгром имущества лягут пятном на совесть людей, совершивших эти деяния». Впрочем, из текста призывов становится понятно, что главная проблема тогда заключалась в том, чтобы остановить анархию – погромы и бесчинства. С другой стороны, это же парафраз большевистских революционных призывов к захвату телеграфов и учреждений.

Формально комитет Госдумы был нелегитимен, но в глазах восставшего петроградского люда именно этот орган власти еще воспринимался как действующий. Все демонстрации – солдат и рабочих – проходили по маршруту, заканчивавшемуся у Таврического дворца, места заседаний Госдумы. Ее лидеры выходили на крыльцо, приветствуя революционную толпу. Председатель Госдумы Михаил Родзянко увещевал солдат: «Не будем тратить время для долгих разговоров, сейчас надо найти друг друга, найти своих офицеров и ждать приказаний Временного комитета. Наша цель – полное единение армии, народа и Государственной думы. Это единственный способ победить. Это надо сделать сегодня, завтра, может быть, будет поздно». Вот еще один знакомый лозунг, оказывается, впервые прозвучавший в дни Февральской революции. Но если Родзянко держался настороженно, был явно обеспокоен необходимостью выступать перед такой аудиторией, то Александр Керенский сорвал аплодисменты и возгласы «ура», заявив: «Товарищи рабочие, солдаты, офицеры и граждане! Это великий и знаменательный день. Мы собрались здесь, чтобы дать клятвенное заверение, что Россия будет свободна. Нашей главной задачей сейчас будет самоорганизация, мы должны в три дня создать полное спокойствие в городе и полный порядок в наших рядах. Весь народ заключил сейчас один прочный союз против самого страшного нашего врага, более страшного, чем германцы, – против старого режима. Да здравствуют свободные граждане свободной России». Что ж, красиво, а главное, обтекаемо и действенно. Дружное «Ура!» не смолкало несколько минут.

Эту бравурную картинку подтверждали и сообщения прессы. Петроградский комитет журналистов отмечал: