Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А детей от первого брака у него не имелось? Я почему спрашиваю, – пояснила Ксюша, – очень часто дети от первого брака ненавидят детей от другой жены. Тем более не родных. У вас проблем такого рода не возникло?
– Нет. В нашу жизнь никто не вторгался, ни его бывшая жена, ни дети, если они вообще существовали. Мама наверняка знает, попробуйте спросить у нее. Вы ведь собираетесь с ней тоже встретиться, как я понимаю. Раз ваш клиент хочет получить наиболее полную картину…
Реми кивнул.
– Когда она возвращается?
– В пятницу.
– Свадебное путешествие? – Реми не забыл оброненное слово «медовый».
– Да, в общем-то, – кивнул Микаэль. – Только короткое. Хоть мама и обожает море, но московскую стихию любит еще больше. Она светский человек, у нее здесь невероятное множество друзей, приглашений, мероприятий. Жизнь ее бурлит, кипит, фонтанирует.
Реми предчувствовал, что общаться с Анжелой будет непросто. Однако волю заказчика выполнить следовало, так что придется.
– Стало быть, ваша мама снова вышла замуж? Недавно? – спросил Алексей.
– Ну да. Или слова «свадебное путешествие» наводят вас на какую-то другую мысль? – с ехидцей произнес Микаэль.
– И за кого же? – ничуть не смутился Кис.
– Вас интересует имя? Или подробности его биографии тоже?
– Конспективно, – Алексей снова проигнорировал вызов, звучавший в голосе Мики.
Тот демонстративно вздохнул, всем видом показывая, как ему не нравятся эти расспросы. И снова спас ситуацию миролюбивый Даниэль.
– Антон Семенович Дрокин. Бизнесмен. Что-то в сфере строительства. Подробнее сказать не могу.
– Благодарю вас, – любезно улыбнулся ему Кис. – Но я снова увел вас от главной темы, виноват. Итак, у вас была прекрасная семья с господином Дювалем…
– После его смерти мы вернулись в Москву. Мама тоже. На деньги, полученные по наследству, мы с братом не только сняли наш первый сериал, но и купили себе жилье, – Даниэль обвел рукой гостиную, давая понять, что речь об этих самых квартирах. – Мы стали взрослыми, не могли же мы поселиться у мамы. У нее кипела своя жизнь, у нас своя…
Даниэль умолк.
– А два с чем-то года назад, – неожиданно вступил Мика, – мама сообщила, что объявился наш отец. В тот момент он был уже при смерти. Прямо как этот ваш клиент, Этьен Пасье. Его мучила совесть из-за того, что он нас не признал при рождении. Он просил у мамы прощения, умолял дать возможность увидеться с нами. И мы согласились.
– Кто же откажет умирающему, – тихо произнесла Ксюша.
Микаэль одобрительно кивнул.
– Так мы познакомились с тем, кто нас зачал. А затем отвернулся от нас и от женщины, которую любил. Он очень раскаивался, плакал… В общем, мы его простили.
…Микаэль отлично помнил тот день, когда мама, с лицом торжественным и грустным, объявила: «Я должна сообщить вам важную новость, мальчики!»
Данька, тот сразу напрягся. Он был всегда немного рассеянным, будто жил одновременно в другом измерении, и его требовалось дернуть, как воздушный шарик за ниточку, чтобы вернуть в земную реальность. У Даньки в таких случаях всегда появлялось встревоженное выражение на лице, будто его застукали за тайным чтением приключенческого романа во время урока. Отчего он, широко раскрыв глаза, с повышенным вниманием вслушивался в обращенные к нему слова. И сейчас он отреагировал точно так же: распахнул глаза и уставился на мать с выражением полного внимания.
– Сядем, – сказала она.
На ней был легкий летний костюм изумительного бронзового цвета. Она уселась, расправив складки юбки вокруг округлых колен, и изучающе посмотрела на сыновей.
– Что там, мам, не тяни, – произнес Данька.
Он не любил мамины «спектакли», – так он их называл. Мика же, напротив, наслаждался ими. Мать умела создать нужный ей образ, как хорошая актриса, причем актерство относилось ко всему: к выражению лица, жестам, к голосу и интонации, к одежде и прическе, даже к осанке. Данька, тот предпочитал девушек естественных, бесхитростных, равных самим себе; тогда как Мику тянуло к искусницам, умевшим менять собственные имиджи, как наряды.
Данька и сам был бесхитростным, равным самому себе. Не сказать чтобы открытая книга, по которой любой мог читать, нет. При всей своей адекватности, патологической честности, неприятии лжи, Данька не был простаком. Мечтательный и рассеянный, он вечно что-то сочинял: сценарии, книги, музыку. До реального результата доходили только сценарии, на остальное времени не хватало – однако в голове его постоянно развивались сцены, звучали голоса и ноты.
Мика же был совсем иным, больше в мать. И для него человек, равный самому себе, был будто голым. А в голом – тайны нет, открывать больше нечего: это конечная остановка. То ли дело драпировки, театр, костюм. За одним слоем ткани обнаруживается другой, под первой маской вторая. Это не было ложью, отнюдь, – это было эстетикой, искусством образа. Данька, тот сочинял истории о других, – Мика же сочинял самого себя. Каждый раз нового. Делал он это с наслаждением и умел по достоинству оценить подобное искусство у других. В частности, у матери. Чего только стоил жест, которым она легонько приподнимала юбку и отпускала ее, позволив невесомой ткани прильнуть к коленям! Мужчины погибали, задохнувшись от изящной невинности этого чувственного жеста. Они жаждали оказаться на месте ткани, льнуть к коленям королевы…
А всего-то один жест!
Неудивительно, что у мамы было всегда множество поклонников, сколько Мика себя помнил.
– Не хочу томить вас, сыновья, – произнесла она. – Сразу к делу: речь о вашем отце. Вы помните, конечно, что я никогда не рассказывала вам о нем. И вы знаете почему: этот мужчина поступил подло с нами. Но жизнь все ставит на свои места… Она его наказала, – глаза матери затуманились.
Печаль, прощение – вот что выражали ее глаза. Мика восхитился. Ему бы актрису такую в новый сериал!
Как выяснилось, ее разыскал спустя много лет тот самый подлый мужик, их отец. И теперь жаждет познакомиться со своими детьми.
Мама просила принять его и простить: он умирает от неизлечимой аутоиммунной болезни. И Мика с Данькой возражать не стали.
В придачу у их нечаянно обнаружившегося отца оказались две дочери от другой женщины. То есть наполовину сестры. Мать их умерла давно, и папаша, угнетаемый чувством вины за брошенных когда-то сыновей, выбивался из сил, чтобы поднять девочек, быть хоть им хорошим отцом. Уже тогда его болезнь обнаружилась, его состояние ухудшалось с каждым годом, но он до последнего работал, чтобы прокормить дочерей…
У впечатлительного Даньки повлажнели