Дорогая шубка сделала свое дело – первый же проезжавший автомобиль сразу притормозил.

– Садись! – крикнула она.

При виде васильцевской телогрейки водитель поморщился, вздохнул, но возражать не стал.

Через полчаса они входили в просторный, сияющий светом подъезд ее дома. Когда вошли в ее квартиру, он, еще прежде чем Катя зажгла свет, с порога ощутил забытый им с детства запах уюта и благополучия. Да, теперь, судя по всему, они с ней обретались в совершенно разных мирах. Но при зажженном свете разлет их миров оказался еще более разительным. Двери всех четырех комнат, выходивших в прихожую, были открыты – значит, квартира не коммунальная. Господи, неужели кто-то еще нынче так жил в СССР?!

– Это – твое? – не удержавшись, спросил он.

– В общем, да, – кивнула она. И добавила: – Почти.

Слово «почти» его кольнуло – оно означало, что живет она в этих хоромах не одна. Впрочем, конечно же, и не могло быть иначе.

Катя сказала:

– Иди в ванную, разоблачайся, погляжу на твое ранение.

В большущей ванной комнате, отделанной мрамором, с зеркальными стенами, его телогрейка и спецовка, сброшенные на пол, особенно постыдно пахли гарью. Рана на боку была действительно не опасной, нож только распорол кожу, хотя и довольно глубоко. Катя вошла с ватой, йодом, бинтами.

– Жить будешь, – заключила она. Быстро и умело обработала рану и со словами: – Спецовку твою потом домработница постирает, сейчас что-нибудь принесу, – упорхнула.

«Наверно, принесет рубашку мужа», – тоскливо подумал Васильцев. Однако она вернулась с какой-то шелковой дамской разлетайкой, украшенной драконами:

– Уж надень как-нибудь. Извини, мужского ничего нет.

Вот это было действительно странно. «Почему?» – думал он, бредя следом за ней в богато обставленную комнату.

Усевшись в кресло, Юрий снял свои убогие очки с проволочной дужкой и теперь, видя Катю сквозь густой туман, воспринимал ее как мираж оттуда, из детства.

– Ну а теперь – давай, – сказала она. – Как жил, как живешь – все рассказывай.

Он послушно стал рассказывать о своем нынешнем житье-бытье – обо всем, кроме того вчерашнего письма и своей сегодняшней встречи с Домбровским.

– Да, печальные дела, – вздохнула Катя. – Я уже много таких историй слышала. Невесело у вас тут.

Да сама-то она откуда, с Марса, что ли?!

– У кого это «у нас тут»? – поинтересовался Васильцев.

– Ну, у вас, в Союзе. Я ведь только четыре месяца назад сюда, в Москву, приехала.

– И откуда? – осторожно спросил он.

Оказалось – в самом деле почти что с Марса.

– Из Лондона, – ответила она так просто, словно речь шла о каком-нибудь Саратове. – А до этого много где побывала – во Франции, в Германии, в Индии, в Китае, всего не перечислить.

Неужто существовали все эти места? Он, Васильцев, как-то уже начинал думать, что все это в пору его детства напридумывали учителя географии, чтобы как-то заполнить пустоты на своих картах.

Катя объяснила: в двадцать первом году им с родителями удалось сбежать через румынскую границу, в конце концов очутились в Англии. Там у ее отца, архитектора, задалась карьера, и в конце концов он стал обладателем большого состояния. А сама она окончила Оксфорд, изучала историю разных культур, поэтому много потом путешествовала, повидала мир, везде училась кое-чему. Драться так, например, научилась в Таиланде. Называется тайский бокс. Но всегда привлекала история России, вот и приехала сюда – некоторых архивных документов больше нигде не найти.

Юрий удивился: каким образом? Эмигрантов, да еще буржуйских детей, здесь вроде не больно-то жаловали. Это было небезопасно для нее, в любой миг могло случиться все, что угодно.

– А у меня есть охранная грамота, – улыбнулась Катя.

Ах, не верил Васильцев ни в какие такие охранные грамоты в теперешней Москве!

– И где ее тебе выписали? – со вздохом спросил он.

– Да все там же, в Англии. В Кентерберийском соборе: там я венчалась со своим мужем.

При слове «муж» он сразу почувствовал тяжесть в душе. Впрочем, на что он еще мог рассчитывать?

– Да, мой муж и есть моя охранная грамота, – уже серьезно сказала Катя. – Он, видишь ли, большой друг СССР.

– Британский коммунист, что ли? – скептически спросил Васильцев. Видно, живя у себя на Марсе, она не знала, что коммунистов и их жен здесь ставят к стенке ничуть не реже, чем беспартийных.

– Вовсе нет. Даже не сочувствующий. Он простой английский капиталист, но это, поверь, надежнее любых партийных билетов, потому что его заводы поставляют сюда оборудование, без которого товарищ Сталин не сможет строить свои танки и самолеты. Поэтому я совершенно вне всякой опасности.

– Похоже на то, – вынужден был согласиться Юрий.

Продолжать разговор о ее муже-заводчике не хотелось, да и вообще, пожалуй, пора было раскланиваться. Он уже начал было подниматься с кресла, но Катя его остановила:

– Ты что, мужа испугался? Не бойся, тебе не придется прятаться в шкаф. В действительности никакого мужа нет и никогда не было.

Васильцев лишь удивленно поднял брови.

Оказалось, все достаточно просто. Тот англичанин, которому, кстати, было уже за восемьдесят, – друг ее отца, ныне покойного. Когда он узнал, что Катя решила отправиться в страну большевиков, то сам предложил эту меру безопасности – вступить с ним в фиктивный брак. Так что теперь она – миссис Сазерленд, трогать которую здесь без высочайших санкций никто не решится. А брак, по их договоренности, не обязывает ее ни к чему, она совершенно свободна.

Та тяжесть сразу ушла с души, однако теперь он не знал, что ей сказать, чувствовал себя мальчишкой, которому, как бывает в детстве, не хватает каких-то самых нужных слов. Вопрос, соскользнувший с языка, был, пожалуй, самый нелепый для этой минуты:

– А пистолет откуда у тебя? – на что последовал ответ истинно марсианский:

– В магазине купила. – Улыбнувшись, Катя добавила: – Да не смотри ты на меня так! В Лондоне, разумеется. – Помолчав, сказала: – Приехала – и не знала, как тебя найти. Никуда не могла обратиться – боялась тебя подвести: знаю, что тут бывает за связи с иностранцами. Вдруг иду мимо «Националя», смотрю – кажется, это ты туда входишь с тем бородачом. Дождалась, когда выйдешь, но все равно была не уверена, поэтому и пошла за тобой.

Юрий прикинул, сколько времени длился его разговор с Домбровским. Пожалуй, не меньше двух часов.

– И что, – спросил он, – там, у «Националя», столько времени ждала на морозе?

Она опять улыбнулась:

– Пустяки, Юрочка, я этой встречи ждала гораздо дольше. Знаешь, ведь одна из причин, почему я и в Москву-то приехала, – хотела увидеть тебя.