Странно, почему мальчика нельзя оставить одного? Конечно, у домашних детей все по-другому. Или она хочет у нас заночевать? Вот это было бы здорово. Иногда к кому-то приезжают шефы и ночуют. В этот день у нас как будто праздник. Все бегают, смотрят на шефа, до бесконечности обсуждают, что привезли подшефному, пытаются с чужим шефом пообщаться, что-то рассказать, самые глупые тут же просят денег или сладостей. Опытные шефы знают, как ответить. А неопытные, кто приезжает впервые, часто теряются, начинают раздавать деньги, женщины плачут непонятно из-за чего. Ведь у нас не такой уж плохой детский дом.

Воспитатели нормальные, те, кто был раньше где-то еще, рассказывают, что воспитатели бывают очень плохие, унижают, придумывают какие-то свои сумасшедшие законы, отбирают деньги и еще похуже. У нас таких нет. Наша старшая воспитатель, Марина Владимировна, всегда повторяет: «Мне главное, чтобы вы не поубивали друг друга, а остальное приложится». И у нас, правда, за пять лет, что я здесь живу, ни одной страшной драки не было. Никого не убили, не покалечили. С чужими дерутся до конца, а между собой – нет.

Часть детей у нас живет в «семейном корпусе». Это маленькое отдельное здание, где раньше у военных была библиотека и что-то вроде клуба. Там есть кухня, гостиная, две спальни. И те дети, кого привезли вместе с братом или сестрой, живут там. Это придумали только в прошлом году, раньше там была наша собственная школа. Было очень здорово – на кухне мы делали себе чай, разогревали хлеб на большой перемене, в гостиной можно было поговорить с учителем – у нас было всего несколько учителей: один для младших классов и трое или четверо для старших. Вообще, там было хорошо, лучше, чем сейчас в поселковой школе. Но, наверно, это было несерьезное образование. Ведь не может один и тот же учитель преподавать химию и литературу.

Теперь в «семейном корпусе» своя жизнь. Они иногда готовят себе что-то, если у них есть продукты. И получается почему-то вкуснее, чем в столовой, даже самая простая еда, та же каша. Я часто хожу туда вместе с Любой, у Любы там друг – семилетний Вася, которого привезли вместе с братом. Брат на три года старше и как будто совсем другой, он сразу сдружился со старшими мальчиками, а маленький, слабый Вася совсем потерялся. Люба как-то увидела, что он сидит на земле, весь грязный, и ест стебли – вообще-то их можно есть, они внутри сладкие, сочные, надо только знать, какие именно есть, и не увлекаться, – если объешься, вздуется живот.

Люба пожалела мальчика, отвела его к завхозу, взяла ему другую одежду, грязную постирала – у них в семейном корпусе есть своя стиральная машинка. И стала опекать Васю. С тех пор ей самой стало лучше в детском доме. И теперь мы ходим с ней в их корпус, Люба играет с Васей или смотрит мультфильмы, а я пытаюсь что-то готовить и читаю – там можно сесть в гостиной на диване и спокойно почитать.

* * *

– Брусникина, ты где сочинение списала? – Русичка спокойно и даже благожелательно смотрела на меня, как будто спрашивала о чем-то хорошем. – В Интернете, конечно? Встань, я тебя не вижу из-за Лизы.

– Я не списывала сочинение. – Я подумала, стоит ли вставать, когда тебе говорят вредные глупости, – ведь ясно, что я сочинение писала сама. И все же встала.

– Ты хочешь сказать, что эти мысли родились в твоей голове? Про то, что рифмы Лермонтова часто несовершенны, про то, что великим его называют оттого, что он, обиженный на власти, ругал царскую Россию, и так и пошло – с советских времен?

– Да, именно так я и думаю. Мне некоторые его стихотворения очень нравятся и «Герой нашего времени» понравился, но про рифмы ведь так и есть, разве нет?

– Ну, допустим. А откуда же ты можешь знать про советские-то времена? – засмеялась Нина Петровна.

– Я читала предисловие к старой книжке у нас в библиотеке. И не согласна с ним. И читала потом еще несколько статей, совсем других…

– Зачем? – удивилась Нина Петровна.

– В смысле – зачем?

– Зачем ты это читала? Во-первых, это неверно. Во-вторых…

– Тебе скоро красить стены, – договорил за нее Песцов.

– Достал, Аркаша, – незло ответила ему я. – Не лезь.

– Ой, Нина Петровна, а меня Брусникина обругала матом!

Веселухин встал, подошел к Аркаше и молча дал ему подзатыльник.

– Ты чё-о? – заорал Песцов. – Нина Петровна! Почему у вас детдомовские на уроке себе позволяют?

– Ну, заткнись, наконец, Аркаша! – попросила я. – Всё мимо кассы говоришь.

– Детдомовские такие же люди, – вступила неожиданно Маша.

– Уроды они, а не люди, – пробурчал Песцов, поглядывая на Веселухина. – Еще меня тронешь, я тревожную кнопку нажму, у меня в телефоне есть. И полиция приедет, в колонию тебя заберет.

– Ты бы лучше ему сдачи дал, и дело с концом! – засмеялась Маша. – Какие мальчики у вас интересные, оказывается! С кнопками! А где у тебя эта кнопка?

Понятно, что на этот вопрос мог ответить Веселухин. Песцов взвился, остальные все смеялись и комментировали.

Нина Петровна, краем уха прислушиваясь к нашей перепалке, тем временем что-то с интересом смотрела в Интернете. Наверно, переписывалась со своими друзьями. Она всегда даст нам задание и сидит на уроке в «Одноклассниках».

– Все, наорались? – поинтересовалась она, когда все, кто хотел, высказались по поводу Песцова, Веселухина и вообще ситуации в стране и мире. – А вот мне интересно, Брусникина, ты можешь сесть передо мной и написать еще одно такое сочинение? Я тебе тему чуть изменю. Раз уж ты говоришь, что ты что-то там читала. Мне просто забавно… Никто из нормальных детей не читает, а Брусникина читает.

Я постаралась пропустить мимо ушей замечание Нины Петровны по поводу «нормальных». Я знала, что она говорит это просто по привычке. Есть «нормальные», а есть детдомовские. И все, больше она ничего не имеет в виду.

Я пропустила, а Веселухин взвился.

– Я не понял!..

– Паш, Паш… – Я встала и даже подошла к нему и взяла за плечо. – Что ты сегодня такой неспокойный? Ну мы ненормальные, мы уроды, пусть говорят, если им так легче!

Не от моих слов, а оттого, наверно, что я крепко держала его за плечо, Веселухин перестал рваться вперед. Откинулся на стуле, потом свободной рукой попытался ненароком обнять меня под столом за ногу.

– Паша! – Я толкнула его локтем. – Это уже другая тема. Все, сиди, давай не задираться, хорошо?

– И почему я тебя слушаюсь? – Веселухин улыбнулся.

Вот если бы я точно не знала, что он встречается с Алёхиной, я, может быть, и растаяла бы от этой улыбки. Но это знание мне очень мешало.

– Я напишу, пожалуйста, – ответила я русичке.

– Что ты напишешь? – подняла она голову от компьютера.

У Нины Петровны такое свойство головы. Она знает много стихов наизусть, которые выучила в детстве, Пушкина, Некрасова, Блока, знает даже отрывки из прозы, очень любит иногда с выражением что-то декламировать. «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно!» – так ни с того ни с сего начала она урок первого сентября. Дальше продолжать не стала, но читала разные другие стихи, нараспев, без запинки. И при этом Нина Петровна умудряется забывать то, что только что сама говорила, что задавала на дом, что спрашивала в начале урока. Отвлечется – и все, забыла. Вот и сейчас. Она с недоумением на меня смотрела, как будто только что не просила написать без подготовки какое-то эссе.