Ну спасибо, господин Ванд, спасибо, дорогой куратор.

Хотя мы же с ним успели стать коллегами, да…

Я отодвинула ноутбук и, поднявшись из-за стола, выключила свет. Комната погрузилась во тьму — за окнами тоже царил мрак, и сейчас, стоя рядом с ним, я невольно чувствовала, как во мне шевелится страх.

Женщина. Раненая. Одна среди леса.

Как тут не бояться? Система безопасности Виланда не действовала на ведьм, которых сюда привели его помощники или он сам — но сгустки природной магии, лежавшие на этом лесе, заставляли волосы по всему телу подниматься дыбом.

Я нырнула в кровать, укуталась в одеяло и попробовала заснуть — но сон не шел.

Мысли крутились вокруг слов Ульриха о круге ведьм, которые работали на помянутый столп экономики. Собственно, это был один из немногих способов пробиться в жизни — и закрепиться в ней кем-то больше и важнее, чем кабатчица в дворовой разливайке или дворничиха.

Я всегда знала, кем хочу быть. Десять лет школьной травли только укрепили мое намерение — я сказала себе, что буду работать с умами и душами, и только с ними.

Прежде всего — чтобы исцелиться самой. Чтобы забыть, вычеркнуть, вычистить из души всю ту грязь, которую на меня стали лить с того момента, как анализ крови на гормоны показал: маленькая Инга Рихтер — ведьма.

Конечно, у нас на лбу не написано, кто мы. В метро и на улице вы не отличите ведьму от обычного человека — и слава Богу, что не отличите. Но во всех документах, которые мы заполняем, нужно написать о том, кто мы.

Конечно, есть закон о неразглашении. Но в нашем мире все секрет — и ничего не тайна. Директор рассказывает учителям, а учителя — своим верным школьным прилипалам.

И вскоре весь класс шипит на девочку в сером форменном платье, которая испуганно озирается, прижимая к себе сумку с учебниками: ведьма! Ведьма!

Потом я поступила в университет. Первый же учебный день закончился тем, что меня вызвал к себе декан факультета для важного разговора. Помню, как стояла перед его столом, в очередной раз чувствуя себя грязной, и рассматривала сувенир: нефритовый глобус на золотой подставке.

Он был прекрасен. Я смотрела на него для того, чтобы сохранить силу духа. Удивительная вещь среди чужой ненависти и моей горечи.

— Рихтер, я надеюсь, вы понимаете ваше положение, — сказал декан и провел скомканным носовым платком по смуглой лысине. Я чувствовала, что он нервничает. Нервничает и боится меня просто потому, что я ведьма.

— Я понимаю, — негромко ответила я. — И хотела бы узнать, как мне понять его лучше. И правильнее.

— Ага! — расхохотался декан. Ему сразу стало легче, страх и нервозность отступили. — Сразу видно будущего психотерапевта! Рихтер, вы ведьма уровня Каппа. Это самый высокий уровень среди студентов университета. Значит, вы должны — что?

Мне казалось, что глобус вращается. Что моря наполняются водой, а материки — сочной зеленью деревьев и трав. Сколько лет прошло — а картинка до сих пор стояла передо мной, как живая.

Через несколько лет я видела такой же глобус в витрине дорогого магазина с сувенирами. Хотела купить, даже вынула банковскую карточку из сумки — но почему-то передумала.

— Быть послушной, — ответила я. — И делать то, что мне говорят.

Это правило знают все ведьмы. Мы уже рождаемся с этим знанием. Это единственный способ выжить.

— Правильно, — кивнул декан. — Одному моему другу из правительства нужна как раз такая ведьма. Будешь вести себя хорошо — спокойно закончишь учебу. Никто на тебя не откроет рта. Никто даже не узнает, что ты ведьма. А потом пристрою тебя в хорошее место, а не утки за психами выносить. Не обману, не сомневайся. Я человек честный, и своих не подвожу.

Нет, это была не морская вода на глобусе. Это в моих глазах скопились слезы, и я должна была сдержать их, не позволив пролиться.

— Я зарегистрированная ведьма, — напомнила я и показала левую ладонь. Зелень печати проявилась под кожей и медленно расплылась по кабинету малахитовым дымком. — Я не могу колдовать.

Декан ухмыльнулся.

— Кое-что ты все-таки можешь, Рихтер. Будь умницей — и мы поладим.

И я была умницей. Послушно делала то, что мне говорил декан и его товарищ — второй человек в министерстве обороны. Жить стало легче: однокурсники и преподаватели относились ко мне сдержанно-нейтрально, а меня это вполне устраивало. Спокойное молчание лучше громких оскорблений.

Декан сдержал слово. Никто не знал, что я ведьма, но окружающие все равно что-то чувствовали и предпочитали держаться от меня в благоразумном отдалении.

За годы учебы я не завела друзей. Так, знакомые и приятели, с которыми можно было посидеть за кружкой пива в кабачке после пар, которые давали списывать и которые вздохнули с облегчением после выпускного.

Главным было то, что я могла учиться. Могла постигать и открывать, могла наконец-то делать то, к чему стремилась. Призрак испуганной девочки в сером платье постепенно отступал, растворялся в памяти.

На третьем курсе я купила квартиру в хорошем квартале неподалеку от исторического центра столицы — моя работа вполне щедро оплачивалась. Разумеется, никто из однокурсников об этом не узнал. Я не привлекала к себе ненужного внимания. На четвертом наконец-то стала публиковаться в научных журналах, в том числе, иностранных. Декан сдержал слово, и я пришла на работу в клинику профессора Гербера — место, о котором любой психотерапевт может только мечтать.

И каждый вечер, начиная с первого дня учебы, я забиралась под душ и стирала жесткой мочалкой все то, что мне приходилось чувствовать. Но постепенно это ушло.

Я привыкла. Человек ко всему привыкает. Звучит банально, но это правда.

Иначе просто не выжить.

— Инга.

Я встрепенулась. Надо же, заснула! Провалилась в сон, который выплеснул на меня воспоминания.

Виланд сидел на краю кровати — одетый в камуфляж, он выглядел суровым и напряженным. От него веяло опасностью и тревогой.

— У нас мало времени, — сказал он. — Мы уезжаем.

* * *

— Она жива, — твердо произнесла я, и Виланд глухо повторил:

— Да. Она жива. Я знаю.

Знакомая громада внедорожника уверенно двигалась через лесную тьму. Мы выехали сразу же, как только я надела зарядившийся корсет и камуфляж, принесенный Виландом. Сейчас Виланд сидел рядом со мной на заднем сиденье, смотрел куда-то в затылок Берта, и его лицо казалось высеченным из камня.

Я думала, что если дотронусь до его щеки, то она будет ледяной и твердой. Мраморной.

Сейчас, когда мы были вынужденными бездельниками, он наконец-то выпустил свое отчаяние. Правая рука лежала на колене, пальцы будто бы вибрировали от напряжения. Я опустила руку на запястье Виланда и сказала: