Эти воскресные ритуалы богаты давними традициями, и, несомненно, греки времен Гомера пели истории о своих героях схожим образом. Я вспоминаю виденного мной старца, взявшего в руки небольшой музыкальный инструмент, похожий на аккордеон, и начавшего петь. Через короткое время он был уже не стариком, но превратился в самого бога, легенду которого заново переживали завороженные слушатели. Он пел о детстве Кришны, рассказывая о его забавах с гопи и о том, как он танцевал, играя на флейте. Песне старика стали вторить слушатели, и вскоре его экстаз передался всем присутствующим. Библейская борода старика колыхалась вверх–вниз в такт пению, и казалось, что сам бог Кришна пляшет перед нами.

Колоритнейшим персонажем этого ашрама был чрезвычайно старый мужчина — постоянные посетители воскресных церемоний утверждали, что ему далеко за сотню лет. Едва ли это действительно так, но всё же он был очень древним, и при этом даже в самые холодные зимние месяцы никогда не надевал ничего, кроме набедренной повязки. Он не посещал музыкальных собраний, всегда оставаясь в своем убежище и, скрестив ноги, предавался глубоким размышлениям. Лишь в совсем редких случаях он появлялся среди певцов, и лишь тогда, когда их возбуждение достигало самых пределов. А он сидел совершенно спокойно, с выражением нерушимого мира на красивом лице, с волосами, заплетенными в аккуратные косы. На пиках экстаза, в такт музыке, поющие принимались бросать в воздух лепестки роз, опадавшие вокруг старика; казалось, певцы подносят цветы живому богу. Несколько раз я приходил в убежище старца, чтобы, присев подле него, влиться в его совершенное безмолвие, стараясь «прислушаться» к его отрешенным раздумьям в собственных размышлениях.

Старый Дели хранит множество тайных мест, подобных этому; здесь есть и совсем фантастическая улица, имя которой я уже упоминал: Чандни Чоук.

Чандни Чоук — торговая артерия Старого Дели, содрогающаяся в ударах могучего пульса. В любой час дня необозримые потоки движутся по ней в обе стороны, а по вечерам она вспыхивает разноцветными огнями. Здесь рябит в глазах от автомобилей, конных повозок, трамваев, грузовиков, велосипедов, тонг, рикшей, пешеходов, солдат, музыкантов, процессий, свадебных шествий, слонов, верблюдов, коров, нищих и умирающих на улице людей. Это целая вселенная, громадная и пестрая. Ее берега–тротуары уставлены лотками торговцев, и вся улица — сплошная череда цветочных лавок, бакалейных лавок, кондитерских лавок, антикварных лавок, банков, кинотеатров и храмов. Более состоятельные купцы обитают под крышами собственных магазинов; одетые в белое, они сидят на полу среди ярких цветастых сари, вышитых нитями серебра и золота, надеясь заинтересовать индийских красавиц.

Крупных храмов на Чандни Чоук два, один принадлежит джайнам, другой — сикхам. Религия джайнов современна буддизму и в некоторых чертах ему подобна. Шагая по улице, джайнист внимательно глядит себе под ноги, чтобы не наступить на что–нибудь живое. Он закрывает рот марлей как врач на операции, чтобы случайно не проглотить какое–нибудь крошечное, невидимое существо. Сикхизм же религия гораздо более поздняя, развившаяся за последние несколько веков. Ее последователи не признают ни богов индуизма, ни его священных книг, Вед. Им чужда даже идея каст, хотя исторически сикхизм был основан кастой воинов. У своих истоков джайнизм и буддизм также отрицали представления о кастах, хотя буддизм впоследствии вынужден был их принять. Узнать сикхов можно по множеству черт, выделяющих их среди прочих индийцев: сикх никогда не стрижет волос и не бреет бороды, повязывает на голову тюрбан, а на правом запястье неизменно носит железный браслет. Сикхов не так много, и большая их часть живет на севере Индии, особенно в Пенджабе. Кажется, в Дели они заправляют такси, и очень сложно отыскать здесь шофера, который не оказался бы сикхом в тюрбане. По особым поводам они облачаются в традиционные костюмы и вооружаются мечами, кинжалами и алебардами. Суть религии сикхов — вера в единственность бога, почитаемого ими с великой преданностью. Основал сикхизм гуру Нанак — пророк, глубоко впечатленный бхакти, движением преданного служения, давшим миру также Рамануджу и поэта Кабира. Будучи в первую очередь религией, сикхизм стал попыткой возвысить опасный символизм Змея, и можно сказать, что, несмотря на форменную одежду и кинжалы, в сикхах воплощается смягчение и сглаживание более древних и мужественных пластов индуизма. Философия сикхов, будучи по сути экстравертной, имеет некоторое сходство с магометанством и христианством, и направлена скорее против внешних, а не внутренних демонов.

Высокорослый сикх всегда стоит на страже у дверей храма на Чандни Чоук, одетый в синий тюрбан и такой же синий плащ. В правой руке у него алебарда, а на поясе еще и меч: прежде чем войти в храм, придется снять обувь и покрыть голову. Внутри не смолкают музыка и пение. Мужчины и женщины сменяют друг друга у алтаря и святой книги, написанной гуру Нанаком. Старый жрец с белой от седины бородой стоит подле книги, обмахивая ее веером; их окружает группа музыкантов с традиционными инструментами, аккомпанирующих его движениям. Верующие по очереди бросают монеты в раскрытую воронку, получая взамен сладости и фрукты. Вход в святилище всегда залит водой, поскольку приходящие сюда паломники сменяют друг друга в стремлении сохранять мраморные ступени непорочно чистыми. Здешний свет, цвета и музыка превращают интерьер в сказку «Тысячи и одной ночи».

По всей длине от Чандни Чоук отходят в стороны сотни переулков, настолько узких, что балконы стоящих друг напротив друга зданий соприкасаются. Щели лестничных проходов ведут внутрь домов, по ночам тут и там зажигаются красные огоньки, и в целом атмосфера будто опиумная, полная загадок и странного возбуждения. Тамошние деревья высажены прямо посреди улиц, их ветви и корни врастают в дома. Повсюду бродят коровы, беспрепятственно входя в помещения, в результате многие ступени оказываются вымазаны мочой и испражнениями. Неожиданно в глаза бросится веранда с искусным серебряным узором: часть старого, давно заброшенного дворца. За ним стоит храм джайнов, и там заметишь ребенка, усеянного рубинами и изумрудами — его привел отец, знаменитый ювелир. Изнутри стен храма не видно за пожертвованиями верующих: живописными миниатюрами и массивными золотыми реликвиями. Воздух здесь загустел от благовоний, запахов мирры и сандалового дерева.

На другой улице всегда столпотворение — она живет торговлей индийскими специями. Специи громоздятся здесь в открытых корзинах вдоль всей улицы, и ароматы гвоздики и перца, корицы и бетеля странным образом смешиваются с запахами людских толп, проходящих по узкой улочке.

Порой по кварталу проходят свадебные процессии. Жених, верхом на лошади, изукрашенной медными орнаментами и усыпанной цветами — будто сам Пан, переодетый в тюрбан и старинную парчовую