может воздействовать на постоянный признак предмета, например стула, действие, непосредственно не связанное с ним (в частности, ликвидация перегородки между комнатами)? Уильям приходит к выводу, что понятие количества не существует само по себе отдельно от материи и качества[94]. Количество, как одна из категорий по Аристотелю, тоже стало сущностью, которую не следует множить без необходимости, а значит, без нее можно обойтись[95].

Правда, если вы помните, именно категорией количества воспользовался Фома Аквинский, объясняя превращения вкуса, запаха и текстуры хлеба во время евхаристии. Был один хлеб до таинства, стало одно тело Христово. Ликвидировав универсалию количества, Оккам подорвал основу научного обоснования чуда. Королева наук лишилась своего трона.

В защиту третьего пути

[О теологии] она не занимает ни первого, ни последнего, ни среднего места, поскольку по существу не является наукой…

Уильям Оккам[96]

Свергнув с трона королеву наук Фомы Аквинского, Уильям не остановился на достигнутом. Его следующим шагом стало утверждение, что наука и религия принципиально и бесповоротно несовместимы. Это утверждение следовало из его идеи о том, что Бог наделяет человека разумом, и посему человеческий разум не способен познать божественное. Единственный путь к Богу лежит через веру и Священное Писание. Однако знание о Боге, полученное таким образом, не открывало дорогу к познанию мира. Следовательно, наука и теология представляли собой два принципиально разных способа человеческого познания. Оккам писал, что «невозможно принимать на веру принципы теологии и делать выводы на научной основе… неразумно заявлять, что я обладаю научным знанием предмета теологии, обосновывая это тем, что Бог знает принципы, которые я принимаю на веру»[97].

Безусловно, Уильям был францисканским монахом, и, насколько нам известно, он никогда не подвергал сомнению ни существование Бога, ни основные постулаты христианства. Однако при этом он утверждал, что религия приходит не через разум, а через веру и Священное Писание, при этом ни то ни другое не предполагает достоверности знания, необходимого в науке. Так Уильям пришел к фидеизму[98], утверждая, что «только вера открывает нам доступ к богословским истинам. Пути Господа неподвластны разуму…»[99]. Вера служит Богу, разум – науке. Хотя некоторые философы Античности, например стоики, эпикурейцы, исламские философы[100], признавали некоторое разделение науки и религии, никто из них до Оккама не выдвинул такого четкого и убедительного довода в пользу основ современной науки: отделение науки от религии. Наш современный светский мир есть неизбежное порождение безжалостной логики Оккама.

Его принцип бритвы вместе с номиналистической философией и фидеизмом открыли третий путь между религией и атеизмом[101]. Это позволило ученым заниматься вопросами науки, при этом сохраняя веру. Оккам утверждал, что «не следует осуждать и запрещать научные суждения, не имеющие отношения к теологии, в частности в физике, поскольку в таких вопросах каждый должен чувствовать себя свободно и открыто говорить то, что он думает»[102]. Все величайшие ученые XIV–XIX веков были преданными христианами, избравшими третий путь, который предложил им Оккам.

Однако коллегам Уильяма из Оксфорда и Лондона, жившим в XIV веке, этот путь казался крайне ненадежным. Те, кто годами трудился над тем, чтобы превратить теологию в фундамент науки, были глубоко возмущены, а самые проницательные из них понимали, что непознаваемость Бога, которую проповедовал Уильям, сведет их занятия к пространному чтению Библии. Философы-реалисты тоже негодовали. Они полагали, что настойчивое утверждение Оккама, будто универсалии – всего лишь знаки, существующие в уме, равноценно попытке заверить экономиста, что деньги не существуют.

УИЛЬЯМ ПОПАДАЕТ В БЕДУ

Уолтер Берли (1275–1344) и Уолтер Чаттон (1290–1343), ученые-традиционалисты, преподававшие в Мертон-колледже в Оксфорде в одно время с Уильямом Оккамом, выступили с рядом лекций и трактатов, направленных против революционного номинализма Оккама. Один из студентов Оккама, разделявших его взгляды, Адам Вудхэм, записал, что говорил на своих занятиях Чаттон, и сразу же передал свои заметки наставнику (Оккаму). Тот незамедлительно написал ответ, где пожаловался на «клевету некоторых критиков»[103].

Весной 1323 года, когда Уильяму было около тридцати восьми лет, его вызвали на собрание францисканского ордена в Кембридже[104]. Философ не слишком разубеждал своих оппонентов, и вскоре слухи о его радикальных идеях начали просачиваться за пределы Оксфорда и Лондона и, наконец, достигли ушей самого влиятельного человека в христианском мире. Гром грянул в начале 1324 года: в Оксфорд было доставлено предписание, согласно которому Уильяму надлежало прибыть в Авиньон, где в то время находилась резиденция папы, для слушания по обвинению в ереси.

Авиньон

…Я хорошо знаком с дурными наклонностями людей…

Уильям Оккам (1335)[105]

Не совсем понятно, кто именно привлек внимание папы к якобы еретическим идеям Уильяма, но вполне возможно, что это был бывший канцлер Оксфордского университета Джон Люттерелл. В 1323 году он прибыл в Авиньон в надежде получить повышение. Папа Иоанн XXII поручил ему проверить комментарии Оккама к «Четырем книгам сентенций» Петра Ломбардского на предмет еретических взглядов. На следующий день Люттерелл предъявил ему список, насчитывавший 53 «ошибки», касавшиеся в основном упразднения Оккамом Аристотелевой категории количества, которая играла важную роль в объяснении таинства евхаристии[106]. Папа вызвал Оккама в Авиньон, дабы тот предстал перед судом из шести магистров, среди которых был и сам Люттерелл.

Новость о том, что против одного из их братьев было выдвинуто обвинение в ереси, вызвала смятение в монашеских общинах Оксфорда и Лондона. Всем было известно, какая смерть ожидала нераскаявшегося еретика. Конечно, обвиняемый почти всегда мог избежать казни на костре, если публично отказывался от своих взглядов, но станет ли это делать Уильям? К своим почти сорока годам он уже заслужил репутацию упрямца, который будет продолжать отстаивать свои взгляды даже тогда, когда пламя костра будет лизать его ступни.

Уильям не мешкая отправился в Авиньон. Его путь пролегал на юг, в Дувр, а дальше через Ла-Манш – это было его первое морское путешествие. Во Франции он, несомненно, проезжал через Париж. Воспользовался ли он возможностью завязать там новые знакомства с учеными, а может быть и преподавать? Доподлинно это неизвестно, однако если такие встречи имели место, это объясняет, почему многие парижские ученые так быстро подхватили идеи Оккама. Затем он отправился на юг по старой римской дороге и прибыл в Авиньон в начале лета 1324 года.

Этот город стал папской резиденцией после того, как двадцатью годами ранее папа Климент V покинул Рим из-за царивших там беспорядков[107]. В то время король Франции Филипп IV предложил сделать Авиньон столицей католической церкви, и папа охотно принял его приглашение. Однако город явно не соответствовал своей великой миссии. Грязный и зловонный из-за отсутствия канализации, он к тому же прославился как