* * *

Сегодня моя соседка Ганка простучала мне следующее: «Меня посадили вместе с некоей Овчарек. Я просидела с ней две недели. Она рассказала мне, что к ней приходит на свидание адвокат П. Я доверчиво сообщила ей адрес квартиры моей матери и просила ее, чтобы он зашел к ней и сказал, чтобы она уезжала. Овчарек согласилась – и все выдала шпику.

* * *

Вот уже неделя, как у Ганки ежедневно кровь идет горлом. Сегодня у нее был врач, нашел ее в плохом состоянии, предложил ей перейти в больницу. Она отказалась. А когда я убеждал ее согласиться, указывая, что там ей будет лучше, она ответила, что там ей грозит одиночество, и что потом, когда она вернется, ее место будет занято другим, и что поэтому она не желает идти в больницу. И не пошла.

Весь день лежала Ганка без сил, время от времени стуча легонько в стенку, чтобы убедиться, что я близко; когда я откликнулся, она стучала мне: «Я вас очень люблю». Дорогое дитятко. Отделенный от тебя мертвой стеной, я чувствую каждое твое движение, каждый шаг, каждый порыв души.

Все здесь полюбили ее и дают ей это понять. Проходя мимо ее камеры, говорят: «Здравствуйте» или «Спокойной ночи».

* * *

Ганке вчера был вручен обвинительный акт. Она обвиняется в восьми покушениях, руководстве боевой дружиной, в покушении на губернатора Скалона и т. п. Говорят, что ее ждет виселица. Скалон сказал, что не отменит смертного приговора: «Она и так слишком долго живет».

* * *

Сегодня Ганку вызывали в канцелярию, откуда она вскоре вернулась возбужденная, хохочущая. Начальник предложил ей на выбор: или предать – и тогда ее приговорят только к пожизненной каторге, или быть повешенной. Он говорил ей, что она молода и красива. В ответ она расхохоталась ему в лицо и выбрала виселицу.

* * *

По временам ею овладевает желание иметь при себе близкого человека, видеть его, чувствовать его прикосновение, свободно говорить с ним, тогда она клянет разделяющую нас стену. Вот так мы рядом живем, словно какие-то родные и друзья из непонятной сказки. И я не раз проклинаю себя, что не меня ждет смерть.

* * *

Сегодня Ганка опять присмиревшая, печальная. Я обратился с просьбой к вахмистру, считающемуся добрым, взять для нее цветы. Он отказал.

Где-то наверху плачет недавно здесь родившийся младенец. Товарищи Ганки по коридору, ожидающие суда и казни, горячо объясняются ей в любви. Она сердится, говорит, что не знает их настолько близко, чтобы они считали себя вправе делать такие признания.

* * *

Я все же ухитрился переслать ей цветы, и она сообщила мне, что она пойдет с ними на виселицу.

* * *

Ганку перевели. Она сидит теперь напротив моей камеры. 18-го, в четверг, слушалось ее дело о покушении на Скалона. В течение двух дней она была уверена, что ее повесят. И все же ей заменили казнь бессрочной каторгой. Теперь, два дня тому назад, зашел к ней защитник и сказал, что Скалон заменил виселицу каторгой только потому, что ему неловко было утверждать смертный приговор, поскольку дело касалось его самого, но что по другому делу приговор он утвердит. За ней числится еще шесть дел.

* * *

Ганка сидит теперь вместе с Овчарек, которую она обвиняла в предательстве. Должно быть, лгала. Я теперь не верю, что не были преувеличены и другие ее россказни.

* * *

Несколько дней тому назад я увидел в окно бесспорно уличенного в провокации на прогулке с вновь прибывшим из провинции. Я крикнул в окно: «Товарищ! Гуляющий с тобой – известный мерзавец, провокатор!». На следующий день они уже гуляли каждый отдельно. Сейчас я опять подозреваю одного человека.

* * *

Сегодня я убедился, что, к сожалению, мои подозрения были обоснованы. Оказывается, Ганка была в Творках (дом для умалишенных) и оттуда была увезена прушковскими социал-демократами, а когда ее после этого арестовали, она выдала тех, которые ее освобождали: сама ездила с жандармами и указывала квартиры освободивших ее товарищей. Здесь она сидит под вымышленной фамилией. Почему она предавала? Кто ее знает: может быть, ее избивали, а возможно, что она действительно сумасшедшая. Сегодня я обо всем этом уведомил других. Я обязан был это сделать. Заслуженный удел ее – позор, самый тяжелый крест, какой может выпасть на долю человека».

В том же «Дневнике заключенного» Дзержинский пишет: «Столько лет тюрьмы, в большинстве случаев в одиночном заключении, не могли пройти бесследно». Они и не прошли. А еще были годы подпольной работы. И все это окажется только прелюдией к главному испытанию.

Шесть арестов, одиннадцать с лишним лет тюрьмы, ссылки, каторги, три побега из ссылок. Таков послужной список революционера Дзержинского. Ему выпала очень тяжелая доля. Хуже – только у тех, кто не сумел выжить. Или… лучше?

Царское правительство считает его особо опасным преступником за побеги из ссылок, принадлежность к социал-демократической партии, организацию запрещенных мероприятий, распространение нелегальной литературы. К террору революционер Дзержинский причастен не был.

После 1902 года, став одним из руководителей СДКПиЛ, Феликс занимается главным образом партийным строительством. Эта сторона его деятельности в наши дни большого интереса не представляет. Лидера польско-литовской социал-демократии из него в итоге не получилось. Тяга его соотечественников к воссозданию национального государства оказалась сильнее.

У Дзержинского и нет качеств политического лидера. Он практик, который нуждается в направляющей воле. В тот период он идет за Розой Люксембург, после 1917 года пойдет за Лениным, затем…

В апреле 1906-го Юзеф участвует в работе IV съезда РСДРП в Стокгольме. Там он знакомится с Лениным. На съезде польские социал-демократы объединяются с российскими. В мае следующего года Дзержинского как представителя польских эсдеков заочно (он опять арестован) вводят в состав ЦК РСДРП.

Разногласий между Лениным и Люксембург не так много. Одно из самых принципиальных касается национального вопроса. Польские эсдеки в большей степени «русские империалисты», чем сами русские! Роза и ее соратники выступают за социалистическую Польшу в составе социалистической России. Им кажется вредным ленинский лозунг о праве наций на самоопределение. Он наносит им удар в спину. Вождь большевиков отвечает: российские революционеры лишь предоставляют право Польше отделиться, но к этому не призывают. В этом споре Дзержинский, разумеется, поддерживает Розу Люксембург.

…В марте 1910-го Альдона после долгого перерыва получает от брата весточку. Узнает, что он выиграл в казино:

«Давно не писал вам. Бродяжничал по свету – уже прошел целый месяц, как я уехал с Капри; был на Ривьере в Италии и Франции, был в Монте-Карло и даже выиграл 10 франков. Потом в Швейцарии смотрел Альпы, на могучий Юнгфрау и другие прекрасные краски, пылающие во время заката. Как прекрасно на свете!»