Спас Сладкопевцев будущего «рыцаря революции». Но пока они на острове. Надо как-то переправляться на берег и дальше пробираться пешком и на перекладных, стараясь не попасться на глаза полицейским исправникам и деревенским осведомителям. Беглецы решили выдавать себя за купцов, потерпевших крушение. К счастью, у них имелись при себе деньги. Вскоре к их острову подъехала лодка с крестьянами, у одного из прибывших на груди – бляха с царским орлом. За пять рублей «купцов» перевезли на берег. Вскоре они уже выезжали из деревни на подводе. Не раз приходилось им демонстрировать артистические способности, изображая из себя важных персон, даже покрикивать на деревенских старост. Ямщики брали с них деньги и не задавали лишних вопросов. Вот, наконец, и железнодорожная станция…

Из Польши соратники переправили Дзержинского за границу.

На этот раз Феликс, совершая свой побег, стремился не только к борьбе, но и к счастью. Он оставил в Вильно девушку, ради которой готов был преодолеть тысячи километров.

С долгой дороги беглец отправился первым делом к двоюродной сестре Станиславе Богуцкой. Она вспоминала:

«Вид у него был усталый, одежда порвана, на ногах дырявые сапоги, ноги опухли от долгой ходьбы. Но Феликс был весел и очень доволен своим возвращением. Он сразу стал играть с детьми, которых очень любил. Во время обеда Феликс много рассказывал о ссылке, о том, как он бежал со своим товарищем в лодке. На следующий день он отправился к своим друзьям Гольдманам».

Вполне возможно, за границу поначалу Дзержинский не собирался. На его решение могло повлиять известие о том, что Юлия Гольдман лечится от туберкулеза в швейцарском местечке Лезен.

В середине августа Феликс сообщал Альдоне:

«Теперь я на чужбине – в Швейцарии, высоко над землей, на вершине горы. Сегодня облака на целый день окутали нас своей белой пеленой, и сразу стало мрачно, серо, сыро, идет дождь, и не знаешь, откуда он: сверху или снизу. А обычно здесь так прекрасно и сухо! Кругом – снежные горы, зеленые долины, скалы, обрывы, деревушки. И все это беспрестанно меняет свои краски и свою форму в зависимости от освещения, и кажется, будто все, что можно охватить взглядом, живет и медленно движется. Здесь хорошо, но какая-то тяжесть сдавливает грудь – воздух разрежен, и надо привыкнуть к нему; а взор везде встречает препятствия – здесь нет широкого горизонта, кругом горы, и кажется, что ты отрезан от жизни, отрезан от родины, от братьев, от всего мира. В Вильне я узнал, что здесь в Лезене лежит мой самый близкий друг, поэтому-то судьба загнала меня так далеко. Теперь ему значительно лучше, но раньше я опасался за его жизнь».

Очень скоро «самого близкого друга» Феликс начнет называть своей невестой.

Лидеры польско-литовской социал-демократии Роза Люксембург, Лео Тышка и другие живут в Берлине. Социал-демократия в Германии не запрещена. Как странно для нелегала, прибывшего из России! За выпуск марксистской литературы, политическое просвещение рабочих, даже за призывы к забастовкам в Западной Европе не отправляют на каторгу. А некоторые за это по линии профсоюзов еще и получают зарплату…

Даже тезис о спасительности диктатуры пролетариата в Берлине можно обсудить в кафе за рюмкой ликера!

На Розу и ее товарищей Феликс производит большое впечатление. Вот – практик, который так необходим их СДКПиЛ (партии «Социал-демократии Королевства Польского и Литвы»). Однако прибывший сообщает им неприятные вещи. В Польше их влияние не ощущается. Агитационная литература до масс не доходит. Поэтому роль Дзержинского в партии обозначается быстро. На конференции СДКПиЛ, состоявшейся 1–4 августа 1902 года, принимается решение создать газету «Червоны штандар» («Красное знамя»), предназначенную для распространения на местах. Дзержинскому поручено наладить издательство в Кракове, транспорт партийной литературы через границу, связь с организациями в Польше. Его вводят в состав заграничного комитета СДКПиЛ. Он может жить на партийные деньги.

Дзержинский обосновывается в Кракове, польском городе, находящемся на территории Австро-Венгрии, недалеко от границы с Россией. В партии его отныне называют Юзефом.

Впервые в жизни Феликс испытывает надежду на счастье. В соратницы он возьмет выздоравливающую Юлию. Страстную, преданную, красивую. Свою полную единомышленницу.

Но прежде надо привести себя в норму. Кое-что можно доверить только Альдоне:

«Скверная это вещь – носить в себе врага, который преследует тебя по пятам; лишь на мгновение можно забыть о нем, но потом он опять напоминает о себе».

Туберкулез – это то, о чем Дзержинский почти никогда не говорит. Но он висит над ним с юности дамокловым мечом, конечно, многое определяя в его поступках. Вновь почувствовав себя хуже, Феликс обращается к проживающему в Кракове знакомому врачу Кошутскому, социалисту.

«В то время я был ассистентом в санатории „Братской помощи“ для студентов в Закопане, – вспоминал Кошутский. – Использовав свое положение, я записал Феликса в санаторий как учащегося зубоврачебного училища под именем Юзефа Доманского. Имя Юзеф стало его партийной кличкой. После приезда Феликса в Закопане мы вместе с главным врачом санатория Жухонем подвергли его медицинскому обследованию и установили, что состояние его легких не вызывает опасений за жизнь».

Обычно такие курсы лечения помогают Феликсу. И на сей раз в декабре 1902-го он сообщает сестре: «Мне стало значительно легче, я прибавил в весе, меньше кашляю, отдохнул».

В Кракове Дзержинский налаживает издание партийной газеты. Он и сам устраивается в типографию корректором, ведь ему приходится навещать в Швейцарии Юлию, а это – его личная статья расходов. Надежд на то, что чахотка пощадит ее, остается все меньше. В июне 1904 года Альдона получает от брата открытку с известием:

«Юля скончалась 4/VI, я не мог отойти от ее постели ни днем, ни ночью. Страшно мучилась. Она умирала в течение целой недели, не теряя сознания до последнего мгновения».

Счастье опять разминулось с Феликсом Дзержинским.

И – вновь Альдоне, через несколько дней:

«Жизнь отняла у меня в борьбе одно за другим почти все, что я вынес из дома, из семьи, со школьной скамьи, и осталась во мне лишь одна пружина воли, которая толкает меня с неумолимой силой».

Лишь в конце августа, спустя три месяца после смерти Юлии, Феликс признается сестре: «Острая тоска и боль прошли, и наступила апатия, безразличие. Не все ли равно? Так или иначе, а жить нужно». Пребывание в Кракове теперь его тяготит. Он занимается здесь бесполезным делом. Феликс начинает нелегально приезжать в Варшаву, невзирая на запреты ЦК. Подпольная работа с ее постоянным риском, опасностями возвращает его к жизни.

Дзержинский – изобретательный конспиратор. Это качество проявилось у него еще в гимназические годы. Тогда, в Вильно, юный Феликс придумал хитроумный способ переписываться с девочкой из другой гимназии. Почтальоном выступал… ксендз, который каждый день по утрам заходил в ту и другую гимназии, оставляя калоши у порога. В его-то калоши под стельки они и клали свои записки. Когда хитрость вскрылась, молодые люди получили взыскание. Эту историю поведала Софья Дзержинская-Мушкат со слов своего мужа.