И она понеслась к Сергею Александрычу, который, завидев местный локомотив под именем «Муся», сделал поспешную попытку скрыться в гримерной. Почти получилось, но в дверях секретарша заловила-таки его и, торжествующе улыбнувшись, вручила ему около половины своей ноши.

Лариса посмотрела на несчастного Сергея Александровича и отвернулась, улыбаясь. Энергия Муси просто сбивала ее с толку, но зато позволяла в рекордно короткие сроки выяснить то, на что в других организациях потребовался бы как минимум час.

— Значит, в столе, — пробормотала Котова себе под нос и отправилась в приемную директора передачи.

Секретарский стол на сей раз поражал взор своей потрясающей, почти «тайдовской» чистотой. Лариса вспомнила кучу папок в руках Муси и поняла, что проблему чистоты стола Муся решала весьма кардинальным и, надо сказать, действенным способом. Просто собирала все, что валялось на его поверхности, и в экстренном темпе раздавала всем, кто попадется ей под руку, более-менее соблюдая необходимость этих самых папок пойманным ею людям. Дешево и сердито.

Лариса выдвинула самый первый ящик стола и увидела шнурок от своего телефона. Неизвестный Ленчик особо не церемонился с дорогостоящей игрушкой, просто-напросто швырнув ее в угол. Похоже, людей, работающих на этой студии, до глубины души возмущал тот факт, что рабочий день, как ни старайся его растянуть, все-таки ограничен, поэтому все свои дела они выполняли в угрожающе быстром темпе, не зацикливаясь на качестве. Хотя, возможно, они уже приспособились к этому темпу. Но у постороннего человека голова всегда шла кругом, когда он попадал на студию, особенно в самый разгар съемок.

«Ну, хотя бы телефон цел, — подумала Лариса, — не растоптали в сутолоке. Или не взяли с собой. Случайно. Телевизионщики — они ведь народ рассеянный, свое, чужое — какая разница?»

Она сунула «Эрикссон» в карман и уехала домой.

«В конце концов, — думала Лариса, сидя за рулем, — у меня есть пара ниточек. За них и буду дергать. Первым делом навещу девушку Дмитрия. Как ее звали-то? Ольга, кажется? Вот с нее и начнем».

Найдя номер девушки на измятом листочке, Лариса позвонила ей и договорилась о встрече на завтра. Сегодня были похороны, и она не решилась трогать девушку. Если уж на то пошло, она вообще подождала бы недельку, пока девочка оклемается после потери жениха, но прокуратура-то ждать не будет. А как бы Лариса ни жалела Ольгу, за себя ей было еще обиднее.

* * *

Лариса позвонила в квартиру, но, прежде чем ее впустили внутрь, ей пришлось ждать довольно долго. Наконец дверь распахнулась и на пороге тридцать седьмой квартиры, находящейся в белой девятиэтажке на углу Казачьей и Московской, появилась девушка в длинном халате синего цвета.

— Здравствуйте. Вы Ольга? Я — Лариса Котова. Я вам звонила днем.

— Да, я помню, — еле слышно прошелестела девушка в ответ и устало добавила: — Заходите.

Лариса осторожно перешагнула через порог квартиры, отметив, что в доме пахнет воском. Не иначе свечи жгут. Заупокойные, которые должны будут гореть сорок дней перед фотографией умершего.

— Оля, я, наверное, не вовремя? Если вы не хотите сейчас со мной разговаривать, я могу приехать в другой раз.

— Все в порядке, — глухо ответила Ольга. — Мне, конечно, трудно, но сидеть одной еще тяжелее. Все время думаю, думаю, вспоминаю его… От этого и свихнуться недолго.

— Мне очень жаль!

Лариса ласково посмотрела на девушку, которая, казалось, даже не заметила ее взгляда. Ее милое симпатичное лицо было немного опухшим и покрасневшим от слез. Вьющиеся обесцвеченные волосы, небрежно заколотые «крабиком», подчеркивали классические черты лица и высокий лоб. Лариса подумала, что эти большие голубые глаза скорее всего свели с ума не одного мужчину. А тот, который был нужен самой Ольге, взял, да и умер. Было от чего плакать.

— Лариса… извините, я забыла, как ваше отчество, — неожиданно обратилась к ней хозяйка квартиры после продолжительного молчания, во время которого гостья успела устроиться на диване и обозреть комнату, в которой оказалась. Комнатка была небольшая, стандартная «хрущевка», но вполне уютная, какая-то домашняя.

— Можно просто Лариса.

— Хорошо. Знаете, я так рада, что вы зашли. Хоть с кем-то могу поделиться…

Котова моментально насторожилась. Весь ее богатый опыт подсказывал, что после этих слов последуют излияния страдающей души, в которых можно будет откопать очень много интересного. Собственный азарт показался Ларисе сродни стервятничеству, ведь она в своих целях пользовалась слабостью людей, но ничего не могла с собой поделать.

— Я вас слушаю, — осторожно произнесла Лариса.

Ольга немного помялась, извлекла из кармана платок и принялась исповедоваться. Начала она издалека.

— Вчера были похороны Димы. Столько цветов было, почти все его друзья пришли. Антошка, Макс, сокурсники… Все что-то говорили, утешали… Там даже один человек из милиции был. Собачкин, что ли. Фамилия такая смешная…

Лариса слушала, не прерывая, хотя фразы Ольги напоминали больше набор случайных воспоминаний, а не исповедь. Но строго судить девочку не стоило — такой удар пережить! Не дай бог никому.

— Так вот, этот Собачкин мне сказал, что Дима умер случайно.

— Как это — случайно? Господи, и они туда же! — не выдержала Лариса. — Как можно случайно отравиться мышьяком?

— Вот и я то же самое ему сказала. Но он возразил: дескать, просто, когда наполняли емкость для чесночной приправы, спутали две стоящих рядом банки — одна с приправой, другая — с мышьяком. Поскольку оба порошка похожи по виду и пахнут чесноком, а банки были не подписаны, то никто и не задумался об ошибке.

— Это версия милиции? — задумчиво спросила Лариса.

— Да, — кивнула Оля, — они считают, что произошла ошибка, только и всего. А Дима пострадал случайно.

Лариса напряженно размышляла. Версия милиции была до очевидного глупой. Во-первых, кто мог допустить, чтобы в шкафу с продуктами оказалась банка с ядом? «Халатность завхоза, которая стоила человеку жизни, только и всего», — вот что мог бы ответить Ларисе капитан Собачкин, если бы она его об этом спрашивала. «Но есть еще и „во-вторых“! — мысленно возражала Лариса воображаемому оппоненту. — То есть поскольку приправа стояла на столе, то каждый мог отравиться, не один же Дима использовал ее!» — «Вы забываете, что не все любят чеснок, — возразил бы ей Собачкин, — вернее, все не любят. Дима оказался исключением. Фатальным исключением».

В общем, все мыслимые возражения сотрудника органов внутренних дел сводились к одной простой фразе: «Парню просто не повезло».

— Я пыталась ему объяснить, что Дима умер не из-за какой-то нелепой случайности, что эта смерть подстроена, но он меня и слушать не захотел. Сказал так участливо, что, мол, у меня сейчас нервное расстройство, стресс, вот я и думаю, что Диму кто-то убил. Я вроде как не в состоянии представить себе, что моего будущего мужа больше нет в живых, и мне хочется кого-то наказать за свою потерю. Якобы во всех подобных случаях родственники так думают, а потом, примирившись с горем, приходят в себя и оказываются в состоянии внимать разумным доводам, — Ольга всхлипнула.