замкнулась в своем кругу, часть незаметно отошла в сторону, потому что императора приводила в ужас вся эта камарилья, которой он совершенно не доверял и даже опасался.

Министры, генералы, представители духовенства его утомляли и приводили в ужас своими бесконечными речами, просьбами и кучей документов, которые ему приходилось подписывать. Николай бывал счастлив, когда ему удавалось отделаться от одного из этих назойливых визитеров, и он сокращал отношения с ними до строго необходимого минимума.

Курьерам и адъютантам приходилось часами ждать в приемной, потому что ничто из происходящего за стенами дворца, казалось, император не считал ни важным, ни срочным. Экзотические стражники в белых тюрбанах скучали целыми днями и зевали перед дверями, которые теперь так редко открывались перед посетителем.

Императрица не любила, даже ненавидела и боялась своих придворных дам, равно как великих княгинь с их великолепными туалетами и роскошными украшениями. В ее глазах все они были лживыми и лицемерными, готовыми в любой момент предать, интриговать против нее и распространять клевету на ее счет.

Никого из этих персонажей, прежде придававших жизни и красок двору, теперь там не было; огромные залы почти никогда не открывались для приемов и праздников, а великолепная золотая и серебряная посуда оставалась запертой в шкафах. Двери в личные покои монаршей четы оставались закрытыми для придворных; лишь несколько человек имели право входить в них, и еще меньше было тех, к чьему мнению там прислушивались.

Николай и Александра всех боялись и никому не доверяли. Действительно, император ясно ощущал, что все те, кто по-рабски склоняется перед ним, готовы без малейшего угрызения совести предать его ради удовлетворения своих мелких эгоистичных интересов.

Двор, вследствие этого недоверия монаршей четы, приобрел со временем очень странный облик. Всех тех, кто имел свое мнение, император считал подозрительными или, по крайней мере, нежелательными и удалял их. Оставались безликие люди, лишенные каких бы то ни было способностей; они не казались опасными, и потому их терпели. Среди них оказалось несколько человек, кому царь доверял и которые по этой причине приобрели над ним власть, все более и более усиливавшуюся: два или три адъютанта, старый министр и дворцовый комендант оставались единственными допущенными к частным делам семьи. Все прочие рассматривались в качестве шпионов и врагов, по отношению к которым следовало соблюдать величайшую осторожность.

Таким образом, круг тех, кто мог входить в апартаменты императора, сузился до четырех или пяти придворных, людей крайне тактичных, которые из боязни болезненно задеть государей избегали любых замечаний. Они не говорили «нет», и отсутствие у них собственного мнения было настолько полным, что они могли по доброй воле одобрять все, что делали царь и царица.

Эти «ближние», казалось, всю жизнь ходили на цыпочках и тщательно избегали приносить с собой неприятные новости. Они всегда улыбались, рассуждали о погоде, каждый день с несколько угодливой вежливостью осведомлялись о столь же малозначительных предметах, как будто все шло наилучшим образом в этом лучшем из миров.

Но это были не просто придворные уловки; эти люди, сами по себе простые и не злые, были не способны заметить малейшую ошибку или мельчайшую слабость. Они действительно ничего не видели и ничего не слышали обо всех тех бедах и неприятностях, что разыгрывались в России во время их придворной службы, и, не принося дурных новостей, тем самым избавляли августейшую чету от огорчений.

Ни их бесшумные шаги по коридору императорских апартаментов, ни их приглушенные голоса, ни незначительность и приятность того, что они говорили или о чем просили, не могли нарушить спокойного счастья, которым себя укутали Николай и Александра. Эти верные придворные никогда не отрывали императора и императрицу от их грез, никогда не напоминали двум этим боязливым существам о холодной реальности, злобно поджидавшей их за дверью их личных покоев.

Вплоть до того дня, когда революционные солдаты ворвались во дворец и грубо схватили двух этих «мечтателей», чтобы отправить в заточение, а после предать жестокой смерти, вплоть до того страшного дня «царскосельская идиллия» находилась под защитой верных слуг, которые ступали бесшумно и чье прекрасное воспитание бдело за тем, чтобы Николай и Александра никогда не замечали угрозы, нависшей над их спокойным счастьем.

Личная жизнь императорской четы была бы невозможна без этого маленького кружка придворных, всегда оптимистично настроенных, которые никогда не произнесли ни единого неприятного слова, но без нее же это счастье не завершилось бы столь трагическим финалом. Фредерикс, Воейков, Саблин и Нилов несут большую долю ответственности за катастрофу, которая положила столь жестокий конец этой «идиллии».

Самый интересный персонаж среди них, пожалуй, Фредерикс, достойный старик, всегда исполненный такта, который длительное время был министром двора. На нем лежала деликатная миссия улаживать все частные семейные дела, передавать подарки, наблюдать за удельными владениями великих князей и их жен, заглушать скандальные истории, исправлять ошибки. Он должен был решать, что хорошо, а что плохо, и в этом качестве был посвящен в самые интимные секреты. Царь и царица всем сердцем любили этого элегантного старика. Они шутливо называли его «наш старик» (our old man) и позволяли ему называть себя «дети мои».

Однако его преклонный возраст начинал сказываться, память давала досадные сбои, и на его счет рассказывали массу смешных историй. Князь Орлов, начальник военно-полевой канцелярии, однажды делал ему доклад, когда граф Фредерикс[3] перебил его: «Простите, мой дорогой князь, мне кажется, что я сегодня еще не брился!»

Орлов ответил уклончиво и продолжил читать свой доклад. Через пять минут граф Фредерикс положил свою руку на его и сказал: «Одну секунду, мой дорогой князь; мне действительно кажется, что я сегодня не брился!»

Князь с улыбкой ответил ему, что лучше всего было бы спросить об этом его камердинера. Старый граф позвонил и, спросив слугу, получил от того утвердительный ответ.

После этого он как будто стал слушать чтение доклада внимательнее, но вдруг поднялся со словами: «Я сегодня не побрился! Отправляюсь к цирюльнику!» По дороге он заснул в карете, и кучер отвез его обратно домой.

Все эти истории рассказывали с улыбкой, и они не мешали всеобщей любви к министру. Только граф Витте повсюду злобно сообщал, что Фредерикс «почти выжил из ума» и что его подчиненные вынуждены готовить для него доклады императору, как шпаргалку школьнику.

Воейков, дворцовый комендант Царского Села, зять графа Фредерикса, также пользовался доверием императора. Поначалу царица ему не слишком благоволила, но позднее именно через него неоднократно передавались записки императрицы в Ставку.

Флаг-капитан и генерал-адъютант Нилов являл собой странную фигуру при дворе. Он напоминал огромного медведя