Я купил пару носков и белую рубашку, даже померил костюм, но вовремя вспомнил, что надо сменить резину «Шевроле». В отделе косметики внимание привлекла маленькая девочка, сосредоточенно разглядывающая разноцветные упаковки. Она склоняла голову то вправо, то влево – по всей видимости, пытаясь разобрать абстрактный рисунок на коробке ультрамодных духов. Так как картинка не имела смысла, а девочка еще не знала, что во многих вещах смысла и не стоит искать, она махнула рукой и пошла к женщине, увлеченно читающей аннотации на баночках с кремами и увлажняющими средствами.

Я вспомнил, что забыл предупредить няню (жена в пятницу вечером всегда отсутствовала дома) о том, что завтра утром заберу дочь на прогулку. Позвонил. Трубку взяла Люси.

– Пап, ты завтра за мной приедешь?

– Обязательно, мой львенок.

– А во сколько?

– После завтрака.

– Почему после? Ты приезжай на завтрак, пожарим тостики, – предложила Люси.

– Ты же знаешь, что это очень рано, мама еще будет спать, а мы начнем шуметь и можем ее разбудить, – объяснил я.

– Хорошо, тогда приезжай сразу после завтрака.

– Договорились. Няня тебя соберет и позвонит мне.

– Только смотри, не опоздай.

– Не опоздаю, не волнуйся. До завтра, львенок… – мне хотелось сказать еще какие-то теплые слова, но я не знал, какие.

– До завтра, большой слон.

Почему все-таки слон?

Ужинать я отправился в ирландский бар.

В баре было не протолкнуться. Музыка, шум, гам. Все места оказались занятыми. Я уже хотел развернуться и уйти, но вихрастый бармен узнал меня и провел за резервный столик. По пути он похвалился, что раздобыл редкий сорт виски: купажированный в стиле «ретро». Как утверждали производители, такой виски пил знаменитый американский гангстер Аль Капоне. Я пообещал, что обязательно его опробую, и снова попросил пожарить омлет по-нормандски, с яблоками. Бармен с сожалением развел руками – их повар не готовил такое блюдо. Пришлось взять отбивную. От пива я отказался: завтра нужно встать со свежей головой. Предстоит за выходные принять важное решение: с чего начинать битву с противником, пусть даже заведомо обреченную на провал. И к тому же утром меня ждала дочь.

* * *

– Привет, папочка.

– Привет, львенок.

Маленькая ладошка уютно грелась у меня в руке. Приходилось делать шаг короче, чтобы в него поместилось два детских шажка. Мы часто останавливались поговорить с проходящими мимо собаками и кошками. Пришлось пообещать дочке новый наряд для куклы Барби, чтобы не просила добавки мороженого и не устроила скандала в кафе. Пять раз с замиранием сердца я смотрел, как высоко поднимается детская карусель, и делал многие другие вещи, свойственные, наверное, всем отцам, когда они гуляют со своими шестилетними дочерьми. И все ради того, чтобы оказаться в ласковых объятиях и услышать слова: «Папочка, я тебя очень люблю». Почувствовать особое тепло в сердце и не знать, что сказать в ответ…

Ее детская любовь отличалась от любви взрослой женщины искренностью и бескорыстием. Люси не могла и мысли допустить, что я ее не люблю! И главное, ей не надо было доказательств этой любви, разве что купить какую-нибудь игрушку или сходить в зал игровых автоматов.

В конце дня мы собрали в парке букет из ярких осенних листьев.

– Папа, можно я передам это маме от тебя?

– Можно.

Когда подходили к «Шевроле», который в честь особого случая стоял намытый и улыбающийся глазами-фарами, я случайно поймал позднюю бабочку. Большая! Черные бархатные крылья переливались ярко-оранжевыми кругами и белой каймой.

– Какая красивая! – восхитилась дочь, но трогать побоялась.

– Давай ее засушим, – предложил я. – Заберешь домой и будешь вспоминать этот день.

– Нет, отпусти ее, пожалуйста.

– Она же все равно умрет – скоро наступят холода. Лучше засушим, будешь ею любоваться.

– Нет, отпусти, пусть поживет еще немного. А вдруг ей повезет и случится чудо?

* * *

Мелкий дождь размывал изображение в окне, из-за чего город выглядел продрогшим и хмурым. Какое сравнение дать этим краскам? Свинцовые? Банально. Молибденовые? Необычно, но мало кто знает, какого цвета молибден. А нарисовать было бы здорово: берешь две краски – черную и белую, смешиваешь в разных пропорциях, наносишь на холст, и картина готова. Целый мир из двух красок! И в правом верхнем углу рисуешь позднюю бабочку, с белой каймой на больших крыльях. Вспомнилось, как на вчерашней прогулке дочь просила отпустить бабочку, и внутри потеплело. Дети верят в чудо всей душой, а вырастая, отчего-то начинают думать, что чудеса покупают за деньги.

Капли выбивали на подоконнике мелкую дробь. «Воскресное утро, испорченное дождем», – я вздохнул, допил чай и решил заняться домашними делами. Погладил белье, два раза собрал и разобрал кран в ванной, но причину неисправности так и не нашел. Долго разглядывал старые ботинки: отнести в ремонт или нет? Новые итальянские «штиблеты» так и не хотели разнашиваться и натирали ногу. Вспомнились слова мамы: «У настоящего парня ботинки, часы и ремень всегда должны быть новыми». Что ж, придется старые ботинки выбросить.

Мама до сих пор регулярно присылает мне смородиновое варенье. Она живет в небольшом городке, где прошло мое детство. Городок находится всего в двух часах езды от мегаполиса, но я наведываюсь туда редко – видимо, потому что, когда встречаю на его улицах повзрослевших (и потолстевших) друзей детства, сердце разрывает беспричинная грусть и жалость, и сразу хочется напиться до потери пульса. Детство должно жить вдали от старости, чтобы оставаться звонким и веселым.

После полудня я пошел в супермаркет за продуктами. Наброшенный на голову капюшон куртки укрыл от дождя и спрятал от людей. Я давно обратил внимание на эту особенность: надеваешь капюшон – и проходящие мимо женщины перестают тебя замечать. Наверное, потому монахи и ходили в таком безликом одеянии, чтобы женские взоры не тревожили их благочестивые души.

В супермаркете я долго бродил, разглядывая витрины и продавцов, но в конце концов купил овсяного печенья, ветчины и молока. Когда вернулся домой, уже стемнело. Посмотрел телевизор, выпил виски, с полпальца на донышке бокала, и уже собирался лечь спать, как позвонила жена и вместо того, чтобы пожелать «спокойной ночи», отругала за то, что вчера позволил дочери есть мороженое: «Ребенок утром кашлял…»

Я слушал ее голос и почему-то совсем не чувствовал стыда. Не мог же отец, редко видящий дочь, запретить ей съесть один клубничный айс-крим, тем более что при мне она совсем не кашляла!

Сон как рукой сняло. И почему люди не могут ругаться утром, а вечером говорить друг другу одни лишь добрые слова?

Не успела телефонная трубка остыть после разговора с женой, как раздался еще один звонок. Элизабет просила как можно скорее забрать ее из ночного клуба. Я записал адрес клуба, поднялся с теплого дивана, разбудил дремавший под окном «Шевроле» и с мыслью «Зачем мне все это?» вырулил в мокрый лабиринт запутанных улиц. Хорошо хоть дождь перестал!