До сих пор никто не появлялся в трактире «Ямайка», и этот вызов уже сам по себе был событием. Мэри вернулась в кухню, чтобы предупредить тетю, но та ушла, и, выглянув в окно, Мэри увидела, как она семенит через садик к мужу, который перекладывал торф из кучи в тачку. Оба они были вне пределов слышимости и не замечали прибывшего. Мэри вытерла руки о передник и пошла в бар. Дверь, видимо, все же была не заперта, потому что, к своему удивлению, Мэри увидела там человека, сидящего верхом на стуле; в руке он держал стакан, до краев наполненный элем, который спокойно сам налил себе из крана. Несколько минут они молча изучали друг друга.

Было в госте что-то неуловимо знакомое, и Мэри призадумалась, где же она видела его раньше. Довольно тяжелые веки, изгиб губ, очертания нижней челюсти, даже смелый и нарочито наглый взгляд, которым он ее одарил, были ей знакомы и определенно неприятны.

Манера гостя, потягивая эль, разглядывать ее с головы до ног, раздражала девушку сверх всякой меры.

— Что вы здесь делаете? — резко спросила она. — У вас нет никакого права входить сюда и самовольничать. Кроме того, хозяин не любит незнакомцев. — В любое другое время Мэри сама бы посмеялась над этой своей попыткой защитить дядю, но оттирание каменных плит лишило ее чувства юмора, по крайней мере, на какое-то время, и девушке захотелось выместить свое дурное настроение на первом, кто попадется под руку.

Мужчина допил пиво и протянулся за новой порцией.

— С каких это пор в трактире «Ямайка» появилась буфетчица? — спросил он и, нащупав в кармане трубку, закурил, выпустив огромное облако дыма прямо девушке в лицо. Его манеры привели Мэри в ярость, она подалась вперед, выхватила трубку у него из руки и швырнула на пол позади себя. Трубка разбилась. Незнакомец пожал плечами и принялся насвистывать, просто так, непонятно что, чем только подлил масла в огонь ее раздражения.

— Это они вас научили так обслуживать посетителей? — поинтересовался мужчина, перестав свистеть. — Честно говоря, я не в восторге от их выбора. В Лонстоне, где я был вчера, есть девушки с манерами получше, да впридачу еще и хорошенькие, как картинка. Вы сегодня смотрелись в зеркало? У вас волосы растрепаны и лицо не слишком чистое.

Мэри отвернулась и пошла к двери, но незнакомец окликнул ее.

— Налейте-ка мне стаканчик. Вы ведь здесь для этого? Я после завтрака проехал двенадцать миль и умираю от жажды.

— Да хоть пятьдесят, — ответила Мэри. — А мне какое дело? Раз уж вы знаете, где что здесь находится, так сами и наливайте. Я передам мистеру Мерлину, что вы в баре; пусть сам вас обслуживает, если захочет.

— О, не беспокойте Джосса; в это время дня он словно медведь, у которого разболелась голова, — раздалось в ответ. — Кроме того, он никогда не испытывает особенного желания меня видеть. А что случилось с его женой? Он что, выставил ее вон, чтобы освободить место для вас? Я бы сказал, что это жестоко по отношению к бедной женщине. Сомневаюсь, что вы выдержите рядом с ним десять лет.

— Миссис Мерлин в саду, — сказала Мэри. — Если хотите ее видеть, можете выйти в дверь и повернуть налево, там садовый участок и курятник. Пять минут назад они оба были там. Здесь я вас не пушу, потому что только что вымыла коридор и не хочу начинать все с начала.

— Ах, не волнуйтесь; время терпит, — ответил гость. Девушка видела, что он по-прежнему разглядывает ее с головы до ног, и не знала, что и подумать; знакомая, несколько ленивая наглость в его глазах бесила ее.

— Так вы хотите поговорить с хозяином или нет? — спросила она наконец. — Потому что я не собираюсь стоять здесь целый день ради вашего удовольствия. Если вы не хотите его видеть и допили свой стакан, можете положить деньги на стойку и уйти.

Мужчина рассмеялся, и его улыбка и сверкнувшие зубы пробудили что-то в ее памяти, но Мэри все еще не могла определить, на кого же он похож.

— А Джоссом вы тоже так командуете? Если да, значит, его подменили. Надо же, сколько в нем, выходит, противоречий! Никогда бы не подумал, что помимо других занятий его привлечет еще и молоденькая женщина. Что же вы делаете с бедной Пейшенс вечером? Скидываете ее на пол или все втроем спите в обнимку?

Мэри вспыхнула.

— Джосс Мерлин — муж моей тети, — сказала она. — Тетя Пейшенс — единственная сестра моей покойной матери. Меня зовут Мэри Йеллан, если хотите знать. Всего хорошего. Дверь позади вас.

Она вышла из бара, направляясь в кухню, и попала прямо в руки трактирщика.

— Какого черта! — прогремел он. — С кем это ты разговаривала в баре? Кажется, я предупреждал тебя, чтобы ты держала рот на замке!

Его зычный голос эхом отдавался в коридоре.

— Ладно, — крикнул мужчина из бара, — не бей девочку. Она сломала мою трубку и отказалась меня обслуживать; не ты ли ее этому научил, а? Иди-ка сюда и дай на тебя взглянуть. Надеюсь, эта девица пошла тебе на пользу.

Джосс Мерлин нахмурился и, оттолкнув Мэри, вошел в бар.

— Ах, это ты, Джем! — сказал он. — Что тебе сегодня нужно в «Ямайке»? Я не могу купить у тебя лошадь, если ты для этого явился. Дела идут плохо, и я беден, как полевая мышь после дождливой жатвы. — Он закрыл дверь, оставив Мэри снаружи, в коридоре.

Девушка вернулась в прихожую, к своему ведру с водой, передником стирая грязное пятно с лица. Значит, это Джем Мерлин, младший брат дяди. Конечно, она все время видела сходство и, как дура, не могла сообразить, что к чему. Дядю — вот кого незнакомец напоминал ей во время разговора. У него были глаза Джосса Мерлина, только без кровавых прожилок и без мешков, и рот Джосса Мерлина, только твердый, а не слабый, как у трактирщика, и узкий, а у старшего брата нижняя губа отвисла. Джосс Мерлин мог быть таким лет восемнадцать-двадцать назад — только Джем сказался меньше ростом, поизящнее и покрасивее.

Мэри выплеснула воду на каменные плиты и принялась их яростно тереть, плотно сжав губы.

Что за мерзкая порода эти Мерлины, с их рассчитанной наглостью и показной грубостью, с их скотскими манерами. Этому Джему тоже присуща некоторая жестокость, как и его брату; сразу видно по форме его рта. Тетя Пейшенс сказала, что из всей семьи младший брат самый худший. Хотя голова и плечи у него меньше, чем у Джосса, и сам он в два раза уже, в нем чувствуется какая-то сила, которой не обладает старший брат. Джем кажется волевым и проницательным человеком. У трактирщика лицо оплывшее, и собственные плечи давят на хозяина как ярмо. Такое чувство, что сила его уже каким-то образом растрачена и рассеяна. Мэри знала, что это результат пьянства, и теперь, когда увидела младшего брата, впервые смогла хоть немного представить себе, в какую развалину превратился Джосс по сравнению с былыми временами. Трактирщик предал сам себя. Если у младшего есть в голове хоть капля разума, он возьмет себя в руки и не пойдет по той же дорожке. А впрочем, может быть, ему и все равно; должно быть, над семьей Мерлинов тяготеет какой-то злой рок, покончивший и с целеустремленностью, и с желанием преуспеть в жизни, и с решимостью. Их прошлое слишком черно. «Против дурной крови не пойдешь, — говаривала ее мать. — В конце концов она обязательно скажется. Можно бороться с ней сколько угодно, но она одержит верх. Если два поколения проживут беспорочно, это иногда может очистить ее поток, но очень возможно, что третье сорвется и начнет все сначала». До чего же это страшно и несправедливо! А теперь и бедная тетя Пейшенс втянута в этот порочный круг вместе с Мерлинами, вся ее честность и веселость покинули бедняжку, и теперь она — если смотреть правде в глаза — немногим лучше того дурачка из Дазмэри. А ведь тетя Пейшенс могла бы стать женой фермера в Гвике и родить ему сыновей, у нее были бы свои дом и земля, и все маленькие радости нормальной, счастливой жизни: болтовня с соседями и церковь по воскресеньям, и поездки на рынок раз в неделю, и сбор плодов, и праздник окончания урожая. Она любила бы и была любима. Тетя познала бы умиротворенность, и спокойно идущие годы со временем покрыли бы ее волосы сединой — годы добросовестного труда и тихого наслаждения. Все это она отвергла ради того, чтобы жить, как неряха, со скотом и пьяницей. Почему женщины так глупы, так близоруки и неразумны, недоумевала Мэри; она скребла последнюю каменную плиту прихожей со злостью, как если бы этим могла очистить мир и стереть все неблагоразумие представительниц своего пола.