— Это все? — тихо спросил трактирщик, и возница последней повозки кивнул в ответ и поднял руку.

Люди стали залезать в повозки. Некоторые из тех, кто пришел в трактир пешком, поехали с ними, чтобы на пару миль сократить длинный путь домой. Они не остались без вознаграждения; все несли какую-нибудь поклажу: ящики за плечами, узлы под мышкой; а сапожник из Лонстона не только нагрузил своего пони набитыми до отказа переметными сумами, но и к самому себе кое-что добавил, в несколько раз увеличившись в обхвате по сравнению с тем, каким он прибыл сюда.

Итак, повозки и телеги покидали трактир одна за другой, со скрипом выезжая со двора странной погребальной процессией, некоторые поворачивали на север, некоторые — на юг, выезжая на большую дорогу, пока все не уехали, и во дворе не осталось никого, кроме одного человека, которого Мэри раньше не видела, разносчика и самого хозяина трактира «Ямайка».

Они тоже повернулись и ушли обратно в дом, и двор опустел. Девушка услышала, как они идут по коридору по направлению к бару, затем их шаги затихли в отдалении, хлопнула дверь.

Не было слышно никаких звуков, только хрипло тикали ходики в прихожей. После резкой жужжащей ноты, предшествующей бою, часы пробили три раза и продолжали тикать дальше, хрипя и задыхаясь, как умирающий, который никак не может перевести дух.

Мэри отошла от окна и села на кровать. Холодный воздух обдувал девушке плечи, она задрожала и потянулась за шалью. Даже подумать о сне было невозможно. Она слишком основательно проснулась, слишком напряжены были все ее нервы, и хотя неприязнь к дяде и страх перед ним жили в ней по-прежнему, возросший интерес и любопытство взяли верх. Теперь Мэри кое-что понимала в его делах. То, что она видела сегодня ночью, было контрабандой в крупных размерах. Несомненно, трактир «Ямайка» для этой цели расположен идеально, и дядя, должно быть, купил его именно из этих соображений. Конечно, все его разговоры о возвращении в места своего детства — полная чушь. Трактир стоял в одиночестве на большой дороге, которая вела с юга на север, и Мэри понимала, что любой человек, мало-мальски обладающий организаторскими способностями, легко наладит переправку товара от берега моря до реки Тамар, с перевалочным пунктом и главным складом в трактире.

Чтобы дело процветало, нужны были шпионы по всей округе; отсюда моряк из Пэдстоу, башмачник из Лонстона, цыгане и бродяги, и гадкий маленький разносчик.

И все же, при всех своих несомненных достоинствах, энергии и том страхе, который его невероятная физическая сила должна была вызывать в соучастниках, обладал ли Джосс Мерлин достаточной сообразительностью и хитростью, чтобы возглавлять такое предприятие? Действительно ли он планировал каждое передвижение и каждый рейс и, всю прошедшую неделю отсутствуя дома, занимался приготовлениями к сегодняшней работе?

Похоже, что так оно и было. Мэри не видела другого объяснения, и хотя ее отвращение к трактирщику возросло, нельзя было не отнестись с уважением к его умению организовать дело.

Ведь все это нужно было контролировать, тщательно подбирать людей толковых, хотя и обладавших грубыми манерами и дикой наружностью, иначе не удалось бы так долго избегать столкновения с законом. Судья, заподозривший контрабанду, обязательно первым делом подумал бы о трактире, если только он сам не был в доле. Мэри нахмурилась, подперев ладонью подбородок. Если бы не тетя Пейшенс, она прямо сейчас вышла бы из трактира, нашла дорогу в ближайший город и донесла на Джосса Мерлина. Дядюшка мигом оказался бы в тюрьме, и остальные негодяи вместе с ним, и торговле настал бы конец. Однако бесполезно затевать все это без тети Пейшенс, но та все еще хранила собачью преданность мужу, что делало задачу трудной, а в данный момент — и вовсе неразрешимой.

Мэри снова и снова обдумывала, как лучше поступить. Она не была уверена, что во всем разобралась. Трактир «Ямайка» — притон воров и браконьеров, которые ведут выгодную контрабандную торговлю между побережьем и Девоном, по-видимому, их возглавляет ее дядя. Это ясно. Ну, а если она видела только часть дела и ей предстоит еще многое узнать? Девушка вспомнила ужас в глазах тети Пейшенс и ее слова, произнесенные шепотом в тот первый вечер, когда тени ранних сумерек поползли по полу кухни: «В „Ямайке“ творятся такие вещи, Мэри, о которых я не смею даже заикнуться. Скверные вещи. Ужасные дела, о которых я никогда не смогу тебе рассказать; я даже себе самой боюсь в них признаться». Помнится, сказав это, тетушка заковыляла к себе в комнату, запуганная и бледная, с трудом волоча ноги, как старое усталое животное.

Контрабанда — дело опасное; она является преступным промыслом и строго запрещена законами страны. Но такое ли уж это ужасное зло? Мэри не могла в этом разобраться. Она нуждалась в совете, но спросить было некого. Девушка оказалась совсем одна в мрачном и отвратительном мире, который ей вряд ли удастся изменить к лучшему. Будь Мэри мужчиной, она спустилась бы сейчас вниз и бросила вызов Джоссу Мерлину, а заодно и его друзьям. Да, она дралась бы с ними и пролила бы кровь, если бы только ей удалось это сделать. А потом — прочь, верхом на лошади, с тетей Пейшенс позади в седле. И скакать вниз, на юг, обратно к дружелюбному берегу Хелфорда, и обосноваться на ферме неподалеку от Могана или Гвика, и чтобы тетя вела домашнее хозяйство.

Однако в мечтах пользы мало; нужно смотреть в лицо нынешней действительности — и делать это смело, если хочешь чего-нибудь добиться.

Вот она сидит на кровати, девушка двадцати трех лет, в нижней юбке и шали, и ее мозг — единственное оружие, которое она может противопоставить человеку в два раза ее старше и в восемь раз сильнее. И если только этот человек поймет, что она сегодня ночью все видела из окна, он просто возьмет Мэри рукой за шею и, слегка надавив большим и указательным пальцами, положит конец ее любопытству.

И Мэри дала себе зарок. Раньше она это делала только один раз в жизни, когда в Манаккане за ней погнался бык; тогда ей тоже требовалось придать себе даже не просто смелости, но дерзкой, безрассудной отваги.

— Я никогда не выкажу страха перед Джоссом Мерлином и ни перед кем другим, — сказала себе девушка. — И чтобы доказать это, я прямо сейчас спущусь вниз, в темный коридор, и взгляну, что они там делают в баре, а если дядя меня убьет, я сама буду виновата.

Мэри торопливо оделась и натянула чулки, но обуваться не стала. Затем, открыв дверь, она с минуту постояла, прислушиваясь, но ничего не услышала, кроме медленного сдавленного тиканья часов в прихожей.

Девушка прокралась в коридор и подошла к лестнице. Она уже знала, что третья ступенька сверху скрипит, и последняя тоже. Мэри ступала осторожно, одной рукой опираясь на перила, а другой на стену, чтобы уменьшить свой вес, и так спустилась в темную прихожую у входной двери. Там ничего не было, кроме единственного шаткого стула и темного силуэта старинных напольных часов. Их сиплое дыхание громко раздавалось у девушки над ухом и нарушало тишину, словно живое существо. В прихожей было темно, как в погребе, и хотя Мэри знала, что она здесь одна, само одиночество уже казалось угрожающим, а закрытая дверь в пустующую гостиную внушала подозрения.