– Ну что? – спросил он, когда чашки опустели. – Повторим?

– Не возражаю, – отдуваясь, благодарно отозвался Миша. – Погода уже не летняя, так что я порядком озяб… И чай у вас вкусный, – добавил он. – Индийский?

– Секрет фирмы, – гордо сообщил хозяин. – Особая смесь, особый способ заварки…

Они снова замолчали. Хозяин включил стоящий на столе транзисторный приемничек, зазвучала негромкая приятная мелодия.

Наконец Миша вытер платком лоб, отодвинул чашку. Помедлил, прикидывая, с чего бы начать. Заметил на столе знакомую книгу.

– Вижу, «Уют нашего дома» почитываете. Интересно?

– Полезно, – засмеялся хозяин. – Помогает наладить быт.

– Мы еще толком-то и не познакомились… Меня зовут Михал Борисыч, правда, не Ходорковский, я корреспондент областной газеты.

– Степан Тимофеевич… Правда, не Разин, – откликнулся, улыбаясь, хозяин. – Бывший прапорщик железнодорожных войск, а в настоящее время бомж по прозвищу «Диоген».

– Как-как? – удивленно переспросил Миша.

– Диоген… Ну, помните, был такой философ в Древней Греции. Бомжевал тут у нас один бывший доцент, кандидат философских наук. Мы с ним частенько вели философические беседы. Вот он меня так и прозвал. Из-за моего жилища.

– Значит, вы здесь и живете?

– Значит, здесь и живу… – Степан Тимофеевич горделиво вздернул подбородок и огляделся. – А что? Разве плохо?

– Да нет, даже хорошо… Уютно… Но, честно говоря, как-то непривычно.

– Да, конечно, я понимаю. Наш участковый до сих пор мой дом за дом не признает. А я уже здесь привык. Погодите, еще электричество проведу – тогда вообще будет не дом, а сказка!

– А как… Извините за любопытство, как вы сюда попали?.. Если, конечно, не секрет.

– Как дошел до жизни такой? – благодушно уточнил хозяин. – Никаких секретов. Самая обычная история. Я детдомовский. После ПТУ стал слесарем широкого профиля. Потом армия, желдорвойска. Остался на сверхсрочную, дорос до прапорщика. Женился, дети пошли. Только вот с женой, честно говоря, не повезло. Помните, песенка была: «Если я тебя придумала – будь таким, как я хочу»? Вот она меня и перевоспитывала на свой лад. И все твердила: «Был бы ты рыцарь…» Мол, тогда бы сам, без напоминаний, сгонял бы за картошкой. Или посуду помыл. Или мусор вынес. Или полы подмел…

Хозяин встал. Зажег керосиновую лампу с самодельным розовым абажуром из пластиковой вставки в конфетную коробку. Стало еще уютнее. Степан Тимофеевич вздохнул, достал из поставца початую бутылку «Пшеничной» и две стопки. Молча разлил. Чокнулись, выпили.

– В общем, – бросив в рот кусочек сушки, снова заговорил Степан Тимофеевич, – она меня почти что переделала. Практически все в доме я сам делал. Даже обед варил. Любил я ее, дурак… Ну, а она взяла да и влюбилась в другого. В пьяницу и бабника, который пил, гулял и учил ее уму-разуму кулаком. А меня они спровадили в ЛТП, были тогда еще такие заведения, где алкоголиков трудом перевоспитывали. Потому что пить я к тому времени стал и в самом деле крепко. С горя, конечно. А потом втянулся – и пошло-поехало… Из квартиры она меня выписала, так что стал я бездомным бродягой. Сперва-то в казарме жил, но из армии меня тоже турнули.

Снова выпили. Тишина, покой, доверительная беседа – что еще надо русскому мужику для полного счастья?..

– Уволили меня без пенсии. Деваться было некуда. Бомжевал. Потом вот нашел эту трубу, устроил себе тут жилье. Стал подрабатывать частным образом. Руки-то у меня хорошие, я и слесарить могу, и сварку запросто сделаю, и по столярке соображаю. Пить бросил. Сам, безо всяких там «торпед». Просто сказал – и сделал.

– А как у тебя с женским вопросом? – уже по-свойски полюбопытствовал Миша.

– Ну, я, конечно, не монах. Захаживает тут одна соломенная вдовушка. Разведенка, стало быть.

– Насчет снова жениться не думал?

– Нет уж, избави Бог! Хотя подруга время от времени про это заговаривает. Предлагает жить у нее, а домик этот, «бочку» то есть, оформить как дачу… Но пока что держусь!

С улицы донеслись шаги, заскрежетал замок, дверь распахнулась.

– А вот и она! Легка на помине.

В комнату вошла молодая крупная женщина в джинсовой юбке и вязаной кофте. Лицо у нее было круглое, добродушное, волосы гладко зачесаны назад. В руке она держала объемистую сумку.

– А у нас гости! – отметила она, останавливаясь на пороге и приветливо улыбаясь. На верхнем переднем зубе блеснула желтая «фикса». – Меня зовут Клава. Я как раз к ужину кое-что принесла, сейчас мигом приготовлю…

– Михал Борисыч, – вскакивая, представился Миша. – Да нет, спасибо, я и так уже засиделся, пора бежать.

– Оставайтесь! – принялась уговаривать Клава. – Мы Степиным друзьям завсегда рады.

– Нет, – решительно замотал головой Миша, – как-нибудь в другой раз.

– Заходите, заходите, мы всегда рады… – повторяла женщина, пока Миша прощался. Еще и с порога рукой помахала…

Снова в эти края Миша попал только через полгода, уже в начале весны. Тоска вдруг подступила, да с женой поцапался – вот и вспомнил про «Диогена».

Морозец еще держался, но днем уже подтаивало. Скользя по буграм и рытвинам, Миша добрался до «бочки». Из трубы над дверью весело завивался дымок. «Дома, облегченно подумал Миша. – Чайком, надеюсь, угостят?..»

На стук, чуть приоткрыв дверь, выглянула Клава. Миша ее сразу узнал, только вот губы теперь у нее были поджаты, брови насуплены да прическа иная – кудряшками. И глаза переменились: стали холодные, острые, точно шилья. Она, похоже. Мишу не признала.

– Чего надо?

Вопрос прозвучал неласково, во рту у Клавы хищно сверкнул «фикса». Из глубины «бочки» доносились голоса и музыка: видимо, работал телевизор.

– Простите, – оробел Миша. – Степана Тимофеевича можно?

– Таких здесь не водится! – отрезала Клава.

– А где он? Может, к вам перебрался?

– Еще чего! Мне только алкашей в квартире не хватало!

– Клав, кто там? – долетел со дна «бочки» сытый басок. – Опять, что ли, Степка на нашу дачу зарится?

– Да нет! – чуть повернув голову, крикнула Клава. – Какой-то его дружок явился, не запылился. Иди-ка разберись!..

Назад, к трамваю, Миша брел не торопясь. На душе скребли кошки. Мысли слетались, сталкивались и вновь разбегались, не давая возможности сосредоточиться. Только ехидная частушка пробилась откуда-то из подсознания: «Кабы не было мне жалко лаптей, убежал бы от жены и от детей…».

Вдалеке, у кольца, послышалось бреньканье подъезжающего трамвая. Миша глубоко втянул сырой, прохладный воздух и ускорил шаг.

– Гляди-ка, седьмой час, а совсем еще светло, – сказал Сашка Петров и блаженно сощурился.