— Альбана…

— И вообще, что ты тут забыл? Ты же в гробу видал зануду и приставалу.

— Хватит плакать, я не говорил этого…

— Нет, сказал.

— Сказал, потому что ты меня достала. И я совсем другое хотел сказать…

Альбана воспрянула духом: у Квентина изменился тембр голоса, сейчас он излучал примирение. Так, надо заткнуться. Пусть продолжает в таком же духе. И не портить все своими резкостями.

— Альбана, мы же с тобой вместе.

— Да неужели?

— Ну конечно мы вместе.

— Правда?

— Вместе! Разве ты не веришь, что вместе?

— Верю. Мы вместе. Тогда почему ты ушел без меня, Квентин?

— Привычка… старая привычка… так быстро человеку не измениться…

Альбана совсем не умела признавать свои ошибки и потому ощутила безумное восхищение Квентином, у которого для этого хватило и смирения, и смелости.

— Я люблю тебя, Квентин! Ну просто безумно люблю!

— О’кей.

— И люблю только тебя одного.

— О’кей.

— Я для тебя готова на все, я защищу тебя от кого угодно.

— Все в порядке, Альбана. Мне помощь не нужна, у меня и самого кулаки крепкие.

Он хвастливо возразил ей тоном самодостаточного самца, а Альбане послышалась насмешка над ее не слишком спортивной фигурой. Вместо того чтобы воспользоваться перемирием, она подпустила желчи:

— Я собиралась защитить тебя от критиков.

— Каких критиков? Меня что, критикуют?

— Нет, ничего особенного.

— Кто критикует? Кто?

— Лучше уж мне помолчать, а то снова будешь упрекать меня в болтливости.

— Конечно! Ты болтаешь как заведенная, когда я этим сыт по горло, и молчишь, когда мне интересно.

— О тебе же забочусь. Если ты узнаешь, тебе будет неприятно.

— Альбана, кто меня критикует? Скажи, я ему морду набью!

Разволновавшись, Квентин забыл, что у него в прошлом году ломался голос: он порой почти исчезал, тембр его менялся, скача от высокого до низкого. Альбана ликовала, что Квентин в ее власти.

— Никто… никто конкретно… так, вообще… скорее, слухи…

— Слухи?

— Кажется, ты хочешь нравиться девчонкам… и очень им нравишься.

— Это не критика, а репутация. И притом хорошая.

Он самодовольно вытянул вперед свои длинные ноги и скрестил на груди руки. В этот миг ему вдруг захотелось, чтобы работавший неподалеку садовник, присутствие которого его смущало, когда Альбана всхлипывала, услышал, что она сейчас сообщила.

— И еще говорят, что ты соблазняешь девчонок, а потом бросаешь, что ты ими пользуешься, как бумажным носовым платком. Это что, не критика?

— Хм… нет. У парней это вроде испытания характера.

— А девчонки сказали бы, что ты негодяй.

— Негодяй? А что тебе больше нравится? Лицемер, который вешает тебе лапшу на уши? Который кричит: «Ты женщина моей жизни!» — а потом прыгает в постель к другой?

— Твои слова — это чудовищно.

— Нет, это честно. Кажется, ты предпочитаешь болтуна, а не того, кто скажет тебе правду.

— А ты говоришь правду?

— Всегда.

— Неужели?

— Всегда!

— Клянешься?

— Клянусь.

— О’кей. Ты и сейчас скажешь мне правду?

— Безусловно.

— Здесь и сейчас?

— Безусловно.

— Очень хорошо, скажи мне правду: ты меня любишь?

— Ты опять о себе!

— О том, что меня интересует: ты и я. Отвечай, ведь ты поклялся сказать правду: ты меня любишь?

— Какая ты упертая!

— Хорошо, я упертая, но ты меня любишь?

— Ты очень-очень упертая!

— Ты меня любишь?

— Черт, ну до чего же ты иногда упертая…

Они снова удрученно замолчали.

Они никогда еще не были так далеки друг от друга, как теперь, сидя на этой скамейке. Разговор принимал самые неожиданные обороты. Встретившись, чтобы потрепаться и провести вместе свободное время, они только и делали, что грызлись без остановки. Каждый из них имел несчастье быть неловким в выражении мыслей и приписывал неразбериху в своих речах злым намерениям собеседника.

— Квентин, а ты уже это говорил?

— Что?

— «Я тебя люблю» кому-нибудь?

— Нет, я таких вещей не говорю.

— А думал такое раньше?

— Нет, хватит! Это уж мое личное дело.

— Отвечай, ведь ты обещал сказать правду. Ты уже любил кого-нибудь?

— До тебя?

— Да.

— Нет.

— А после?

— После чего?

— После меня ты кого-нибудь полюбил?

— Кого-нибудь, кроме тебя?

— Да.

— Нет.

— А меня?

С горящими ушами и отводя глаза он поймал ее запястье, пытаясь руками сказать то, что отказывались произнести губы. Альбана дрожала от возбуждения:

— Я счастлива.

— А только что плакала.

— Конечно. И по той же причине теперь счастлива.

— По какой?

— От того, что ты сказал. То есть от того, чего ты не сказал.

Они засмеялись — он смущенно, она довольно. Он посмотрел ей в глаза:

— Какие вы, девчонки, сложные.

— Вовсе нет. Нас нужно понимать, вот и все.

— А как вас понять?

— Слушать.

Над ними раздался шум: хлопая крыльями и хрипло крича, два попугая-самца отчаянно дрались за самку. Попугаи-зеваки, перескакивая с ветки на ветку, комментировали ход битвы. Кроны деревьев излучали бешеную энергию.

— Альбана, ты легла бы со мной в постель?

— Что?

— Ну раз мы вместе, можно вместе и спать.

— Нет! Мне еще рано.

— То есть?

— Мне пятнадцать.

— А мне уже десять дней как шестнадцать.

— Я поклялась себе, что не лягу с парнем в постель, пока мне не исполнится шестнадцать с половиной.

— Почему шестнадцать с половиной?

— Потому что моя кузина в таком возрасте это сделала в первый раз.

— Альбана, ты что-то не догоняешь. Ты достаточно взрослая, чтобы быть со мной, но слишком молодая, чтобы со мной спать. Так что же, по-твоему, значит «быть вместе»?