Рольфу, не одаренному особой сообразитель­ностью, было не по себе от этих иносказаний епископа, и он беспрестанно неуклюже пересту­пал с ноги на ногу.

– Мне кажется, что вы правы.

Хотя и не уверенный, что уловил смысл ска­занного, Рольф чувствовал, что именно это хо­телось бы услышать его собеседнику.

– Как я уже сказал, я столкнулся с ним, когда он шел по дороге на юг, на расстоянии дневного перехода от его жилища.

– Столкнулся с ним? – подчеркнуто упирая на эти слова, переспросил Уилфрид своего неза­дачливого приспешника. Всем, кого епископ по­сылал в лес, он приказывал следить за жрецом и его передвижениями – только следить. Он четко объяснил им, что какие-либо столкновения ис­ключены и виновных ждет суровое наказание.

– Ну да.

Мысленно проклиная соглашение, из-за которого их король отдал его под начало епис­копа, Рольф набрал в грудь побольше воздуха. Он попытался придумать достоверное объясне­ние, чтобы не вызвать ярость священника, при­знавшись, что его втянули в столкновение.

– Мужчина, за которым я следовал, обер­нулся и заметил меня… но мельком.

Епископ выразил недовольство даже этой корот­кой встречей, если, конечно, все и вправду ограни­чилось этим. Он не доверял этому воину, который проявлял себя храбрым в бою, но беспомощным в интригах, где требовалась не сила, а нечто другое.

Несмотря на неповоротливый ум, инстинкты у Рольфа были достаточно развиты. Он чувство­вал, что допустил непростительную оплошность, но вовсе не собирался усугублять положение. Рольф стоял неподвижно, как вкопанный, с улыбкой глядя в подозрительные глаза епископа.

Уилфрвд хлопнул в ладоши, и звук этот гулко прокатился в каменных стенах.

– Что бы ты там ни натворил, мои расчеты оправдались, и я достигну желаемого.

Мысль о том, что связи и союзы, заключен­ные им в нескольких саксонских королевствах за это десятилетие, принесут скоро желаемые плоды, порадовала Уилфрида: он и не думал при­знавать греховность содеянного. Епископ нахо­дил себе оправдание в том, что не только будет покончено с двумя илдорменами и прервется ди­настия королей Нортумбрии, так долго досаждавших ему, но исчезнут с лица земли и опозо­рившие его друиды-язычники. И – он весело и самодовольно потер ладони – уничтожение язычников вполне можно рассматривать как свя­щенную войну, развязанную во славу Господа.

Рольф видел, что епископа распирают самодо­вольство и радость, но чувствовал, что за всем этим скрывается личная месть и холодная злоба. Возбла­годарив Создатели за то, что ожесточение это на­правлено не против него, Рольф порадовался, что не заговорил о странном происшествии с лошадью и всадницей, исчезнувшими в мгновение ока.

Длинный, тонкий солнечный луч проник в не­ровное отверстие пещеры, скользнул по каменно­му полу и чуть поднялся по шершавой стене. Анья смотрела на него пристально, не отрывая глаз, пы­таясь вырваться из смутных, безрадостных снови­дений. Прежде чем ей это удалось окончательно, перед ее мысленным взором возникли одно за дру­гим два очень непохожих события, и девушка до­гадалась, что это не сон, а воспоминания.

Анья вспомнила, как испуганная лошадь рва­нулась, взвилась на дыбы и – тотчас же вслед за этим – пронзившую ее острую боль. Эти не­ясные, расплывчатые образы увлекли девушку в бездонную и страшную пустоту, где ее носило, беспомощную, пока нежное прикосновение губ Ивейна не вызволило ее оттуда. Анья не могла объ­яснить, откуда у нее это чувство, но она не сомнева­лась что именно безмолвный, быть может, бессозна­тельный зов друида поднял ее из кромешной бездны, вернув в мир ясных мыслей и спокойного сна.

Чуть-чуть подвинувшись, Анья посмотрела на мужчину, прикорнувшего у стены; его черные густые ресницы лежали на полукружиях твердых скул. То, что он спас ее теперь, было не удиви­тельно: он не впервые прибегал ради нее к сво­ему магическому искусству. Когда Анья была еще девочкой, Ивейн вызволил ее из цепких объ­ятий смертельного сна.

Глаза Ивейна мгновенно раскрылись в ответ на шорох. Чтобы не пропустить той минуты, когда Анья очнется, друид позволил себе погрузиться лишь в очень легкий, поверхностный сон на грани сознания. Он тотчас же встал и подошел к ней.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он тихо, с глубокой нежностью.

Несмотря на пульсирующую боль в голове, Анья попыталась храбро улыбнуться и сесть, но тут же вскрикнула от неожиданно резкой боли в боку. Девушка упала на подстилку, отчего плащ, накинутый на нее, чуть сполз. Новое, еще более ужасное открытие поразило ее: она была нагая! Совершенно нагая! Ахнув, Анья поспешно рванула на себя темную шерстяную материю, стыдливо натянув ее до самого подбородка. Алая краска залила ее нежные щеки, и она крепко за­жмурила вспыхнувшие изумрудным огнем глаза.

– Лежи спокойно.

Как бы желая подкрепить это требование, Ивейн ласково придержал девушку за плечо; уголки его губ немного приподнялись в насмешливой полуулыбке. Скромность Аньи была похвальна… но несколько за­поздала. Единственное, чем он мог ей помочь, это крепко перевязать ее грудь, и за это он обречен теперь расплачиваться день за днем, до конца своей жизни, безнадежными воспоминаниями.

Придя в сознание, Анья вскоре опять засну­ла, теперь уже более спокойным, здоровым сном. И все-таки Ивейн тревожился, глядя, как прерывисто она дышит, страдая от боли в го­лове и в груди. Бели бы она не ударилась го­ловой, он напоил бы ее одной из своих настоек, той, что снимает боль и дарует глубокий сон. Но, зная, какие опасности таятся в подобном снадобье, друид поставил посох у входа в пе­щеру, всей душой заклиная духов природы вер­нуть девушке спокойствие и здоровье.

Послушавшись Ивейна, Анья лежала, не дви­гаясь. Хотя она и редко подчинялась чьим-либо приказаниям беспрекословно, теперь, очутив­шись в таком положении, она впервые не реши­лась его ослушаться. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не думать о том, что именно Ивейн снимал с нее одежду. Девушка решила от­ложить неприятные размышления до того времени, пока ей не станет лучше, и уж тогда обо всем поразмыслить. Сейчас нужно было придумать, как бы ей незаметно выведать, куда подевалось платье. Незаметно? У нее нет иного выхода, как только спросить прямо:

– А где, скажи на милость, моя одежда?

Несмотря на румянец, по-прежнему заливав­ший ей щеки, Анья постаралась, чтобы вопрос ее прозвучал уверенно и спокойно.

Ивейн с сожалением покачал головой, но тут же широко улыбнулся, не в силах дальше при­творяться серьезным.

– Там, где она и останется, пока ты не поп­равишься окончательно.

Густые ресницы девушки опустились, скры­вая негодование, вспыхнувшее в зеленых глазах; она пыталась сдержаться, замкнуться в своей не­видимой раковине спокойствия. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Ее редко кто так вы­водил из себя, как этот мужчина, так часто под­вергавший искушению ее вспыльчивый нрав.