Я решил, что мне не хочется знать, где она еще сделала себе пирсинг. Не хочется, и все тут, твердо сказал я себе. Пусть даже в самых... гм... интригующих местах.

Но подождите, и это еще не все.

Слева на шее виднелась татуировка в виде извивающейся змейки, хвост которой скрывался где-то под воротом футболки. Еще один узор — какие-то петли и спирали — украшал правую руку выше локтя.

Молли смотрела на меня, выгнув бровь в ожидании реакции. Поза и выражение лица должны были говорить, что ей наплевать, что я о ней думаю, но я буквально кожей ощущал исходившие от нее, как она ни старалась, неуверенность и волнение.

— Давно не виделись, — произнес я наконец.

— Привет, Гарри, — отозвалась она. Эти слова снова прозвучали немного странно, и я заметил, как блеснуло под ее языком золото.

Ну да, конечно.

— Как-то это странно, — заметил я. — Что-то ты не слишком похожа на арестованную.

— Ну... да, — пробормотала Молли. Она старалась говорить спокойно, но ее лицо и шея виновато покраснели. Она неуютно переступила с ноги на ногу, и во рту что-то звякнуло. Надо же — она стучит своим пирсингом о зубы, когда волнуется... — Э... Наверное, я должна извиниться. Э...

Она замялась. Я не торопил. Пауза затягивалась, но у меня не было ни малейшего желания помогать ей выбираться из этого положения.

Мыш сидел между нами и пристально смотрел на нее.

Молли улыбнулась и потянулась погладить его.

Мыш напрягся, и из груди его вырвался негромкий рокочущий звук. Молли снова потянулась к нему, и предостерегающий рык вдруг сделался громче.

Последний раз, когда Мыш вообще рычал на кого-то, имел место, когда один съехавший с катушек чернокнижник едва не измолотил меня в труху и призывал двадцатифутовую кобру, чтобы та убила мою собаку. Правда, Мыш сам ее убил. А потом — по моей команде — и чернокнижника. Теперь он рычал на Молли.

— Повежливее, — строго сказал я ему. — Это друг.

Мыш обиженно покосился на меня и снова замолчал.

Он терпеливо позволил Молли почесать себя за ушами, но напряженная поза его не изменилась.

— Когда это ты завел собаку? — поинтересовалась Молли.

Мыш выказывал беспокойство, но не так, как в случаях, когда рядом находились по-настоящему серьезные нехорошие парни. Занятно. Я старался говорить как можно нейтральнее.

— Пару лет назад. Его зовут Мыш.

— Что это за порода такая?

— Вест-хайленд собакопотам, — ответил я.

— Ну и громада.

Я промолчал, и девица покраснела еще сильнее.

— Простите меня, — выдавила она наконец. — Я вам соврала, чтобы вы приехали.

— Правда? Она скривилась.

— Извините. Мне... мне правда очень нужна ваша помощь. Я просто подумала, если я поговорю с вами об этом лично, вы, может... То есть...

Я вздохнул. Какой бы интригующей ни представлялась ее футболка, она оставалась совсем еще ребенком.

— Будем называть веши своими именами, Молли, — сказал я. — Ты решила, что, если тебе удастся выманить меня сюда, у тебя появится возможность пострелять глазками и заставить меня плясать под свою дудку, так?

Она отвела взгляд.

— Вовсе нет.

— Вовсе да.

— Нет, — начала она. — Я не хотела ничего дурного...

— Ты мной манипулировала. Ты злоупотребила моей дружбой. Это как, «ничего дурного»?

— Но мой друг попал в беду, — взмолилась она. — Я не могу помочь ему, а вы можете.

— Какой еще друг?

— Его зовут Нельсон.

— Он попал в тюрьму?

— Он не виноват, — заверила она меня.

Ну да. Все они не виноваты.

— Он твой ровесник? — спросил я.

— Почти.

Я заломил бровь.

— На два года старше, — призналась она.

— Тогда посоветуй взрослому гражданину Нельсону, пусть позвонит своему адвокату.

— Мы пробовали. Они не могут приехать до завтра.

— Тогда скажи ему, пусть потерпит и переночует в кутузке. Или позвонит родителям. — Я повернулся, чтобы уходить.

Молли схватила меня за запястье.

— Но он не может! — с отчаянием взмолилась она. — Ему некому звонить. Он сирота, Гарри.

Я застыл.

Чтоб меня!

Блин.

Я тоже сирота. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Я многое мог бы рассказать, но взял себе за правило не слишком распространяться на этот счет. Коротко говоря, это был кошмар, который начался со смерти моего отца, а потом продолжился долгими годами совершенного, беспросветного одиночества. Ну конечно, существует система, которая занимается сиротами, но она далека от совершенства, и потом, это всего лишь система, а не живой человек, который о вас заботится. Это анкеты, и их копии, и люди, имена которых ты очень быстро забываешь. Тех, кому повезет, берут приемные родители, о них заботятся. По-настоящему заботятся. Но те, кого не выбрали, — они как брошенные в пруд щенята: вся жизнь превращается для них в бесконечную школу выживания, потому что никто больше на этом белом свете не будет заботиться о них.

Жуткое это ощущение. Я стараюсь не вспоминать и даже не думать об этом — но стоит кому-нибудь произнести при мне вслух слово «сирота», как тоскливая пустота и ноющая боль разом вылезают из темных закоулков моего сознания. Довольно долго я пребывал в дурацком убеждении, что в состоянии сам справиться со всем. Тщеславие, конечно. Никто не в состоянии справиться со всем в одиночку. Порой чья-то помощь все-таки необходима — даже если она сводится к толике чужого внимания и времени.

Ну или к вызволению тебя из тюрьмы.

— За что забрали твоего друга Нельсона?

— Угроза безопасности окружающих и нападение при отягчающих обстоятельствах. — Она набралась духу. — Это долго рассказывать. Но он хороший парень, Гарри. И вовсе не склонен к насилию.

Сказанное лишний раз убедило меня в том, что Молли совсем маленькая. Покопаться, так в каждом можно найти склонность к насилию. Да еще в каком количестве...

— А твой папа? Он всегда приходит на выручку людям.

Молли поколебалась секунду-другую, и щеки ее порозовели еще сильнее.

— Э... моим родителям Нельсон не очень нравится. Особенно папе.

— Ага. — кивнул я. — Вот, значит, какой друг этот Нельсон. — Все начинало складываться в цельную картину. — Так почему ему так важно выбраться оттуда сегодня?

Так, посмотрим.

Молли крепче стиснула мое запястье.