ещё ни разу не встречались привидения, это не значит, что их там нет. Может, тот же Исаак. Все Эттины «они просто то, что остаётся от человека, когда тела уже нет» его ничуточки не успокаивали. Люди бывают злыми и вредными, а значит, и призраки тоже.

– Уверена, что не хочешь махнуться работой?

– Абсолютно уверена, – отозвалась она, но, увидев, как вытянулось у него лицо, сжалилась. – Ну, может, только на завтра, если тебе от этого будет легче.

Альманах не знал, что и сказать, разрываясь между облегчением и виной.

– Ты это всерьёз?

Да, она говорила всерьёз, несмотря на урок, прочно усвоенный ей, младшей из двенадцати детей. Никто и никогда не вызывается делать работу, которую делать не хочет. Это безумие. Но, может, если Альманаху хоть на денёк станет полегче, оно того стоит.

Пока они сидели на кухне в тепле, кутаясь в полотенца и повесив одежду сушиться, Уго самодовольно заявил, что они лишь потеряли напрасно время, гоняясь за мадам Ирис. Альманах уже почти позабыл, с чего начались приключения этого вечера.

– А что я вам говорил? – сказал Уго. – Она не из разговорчивых, а если что и говорит, то такое, чего слушать не стоит.

– Значит, она всё-таки разговаривает? – спросила Этта, сама не зная, что испытывает при мысли, что её собеседник, как бы дружелюбен ни был, возможно, уже мёртв.

– Иногда.

– И что она говорит? – вклинился Альманах, которому было точно так же не по себе. Знают ли призраки, что они мертвы? Не слишком ли грубо затрагивать эту тему?

– Да всякий вздор несёт. Опасный вздор. В следующий раз не обращайте на неё внимания. Обещайте!

Но они ничего не пообещали. Этта была твёрдо намерена в любой ситуации поступать так, как сочтёт нужным, а Альманах тихо надеялся, что в ближайшее время тема эта будет не актуальна.

Глава 14

На следующий день, стоя перед грудой вонючего мусора, Этта ошарашенно гадала, о чём вообще думала, соглашаясь поработать в подвале. Надземная часть особняка являла собой воплощение респектабельности и порядка, но под землёй царил омерзительный хаос. Альманах успел заметно продвинуться, но всё равно оставалось ещё слишком много. Разве такие завалы расчистишь в одиночку, даже с помощью позаимствованной из сарая лопаты и самодельной тачки?

Впрочем, от таких мыслей не было никакого прока. В конце концов, это её идея, да и подвал не казался таким уж страшным после того, как она расставила по нему семнадцать свечек в серебряных подсвечниках, чтобы разогнать тени по дальним углам.

– Всего один день, – напомнила она себе, подвязывая хвостики и берясь за лопату.

В трубе постучали, словно подбадривая её, но Этта не блистала способностями в освоении кода Олив. Да и от мысли, что и Олив, возможно, привидение, ей было сильно не по себе. Если верить историям, которые она слышала, призраки встречаются ещё реже чародеев и более непредсказуемые, чем те. И оттого что Олив не проявляла к Этте ничего, кроме доброты и дружбы, девочке становилось ещё более неловко за свою неловкость.

Насвистывая песенку – одну из народных песенок Уго, хотя она и не осознавала этого, – Этта взялась за работу, стараясь беречь больную руку.

Тем временем Альманах пролистывал книги в поисках каких-нибудь тайных заметок или ещё чего неожиданного, сгорая от тревожного нетерпения. В приюте ему редко выдавалась возможность почитать, потому что для сирот, не проявивших способностей к магии, литературные занятия не считались делом первой необходимости. На счастье, он не позабыл уроков, так что теперь испытывал страшное искушение просто выбрать какую-нибудь одну книжку и углубиться в неё. Но Альманах мужественно боролся с ним. Если в библиотеке спрятано какое-то заклинание и он найдёт его, то прочтёт вслух, разобьёт, и вот тогда-то… Как говорит пословица, что будет, то будет.

Приступив к более упорядоченным поискам, он взял с нижней полки самого ближнего к двери стеллажа первую книгу и начал тщательно пролистывать. Ни единой записки не выпало из страниц, ни единой пометки не обнаружилось на полях. Лишь одно слово, возможно имя, чёрными чернилами на самом последнем листе.

Стормлей.

Почерк был твёрдым и чётким. Даже суровым. Следующая книга оказалась помечена точно таким же образом. И следующая. Альманах представил себе, как глава семьи сидит за письменным столом, тщательно и размеренно подписывая по очереди каждый экземпляр в своей библиотеке. Или у него на это имеется секретарь или лакей? Альманах понятия не имел, как люди со средствами устраивают свою жизнь.

Как бы там ни было, «Стормлей» не имел никакого отношения ни к «Руине посла Осмей», ни к «Лесу сира Бупомойна», так что эта загадка тоже осталась неразгаданной. Ещё одна загадка, вдобавок ко всем прочим, не больше того.

У мальчика быстро установилась рутина. Взять книгу. Пролистать страницы, не выпадет ли чего. Просмотреть поля и обложку, нет ли каких надписей от руки. Поставить книгу обратно. Времени на более тщательный осмотр не было – во всяком случае, если он планировал покончить за сегодня со стеллажом, а Этта ясно дала понять, что на это рассчитывает. Альманах знал: ему не придётся принюхиваться, чтобы распознать магию. Если что-то будет выбиваться из общего ряда, он заметит.

Осматривая томик С. Дж. Лавгрина «Бестиарий ангелов», он заметил первую страницу с загнутым уголком. Он уже собирался поставить книгу на место, решив, что это означает лишь то, что какой-то неизвестный читатель взялся за «Бестиарий ангелов», да так и не дочитал до конца. Однако инстинкт заставил его присмотреться получше.

Уголок триста семьдесят девятой страницы был аккуратно загнут. Альманах на всякий случай записал номер – мало ли, вдруг окажется важно. На то, чтобы проглядеть текст на странице, ушло порядочно времени, уж больно мелким шрифтом он был набран, но Альманах не сдавался. И на третьей снизу строчке обнаружил подчёркнутое слово: «карниз».

Он записал и его, а потом посмотрел на две свои записи: число и слово, гадая, что они означают. Никакой очевидной связи между ними не проглядывалось.

– Ты очень тих, мой друг. Пластинка с Die Schwarze Spinne уже давно доиграла.

Чтобы избежать необходимости разговаривать, Альманах поставил наугад какую-то пластинку.

– Ох, Уго, прости. – Альманах заставил себя говорить нормально, хотя ему тоже было неловко в обществе Уго. Чем серьёзнее тайна, тем серьёзнее вина: так всегда говорила попечительница. А может ли найтись тайна серьёзнее, чем «Кстати, ты, скорее всего, мёртв»?

– Просто задумался. А скажи, слово «карниз» тебе как-нибудь откликается? Оно помечено в книге.

– Я знаю, что это такое, но