Все оставались до праздничного кидуша[21]. Монтефиоре часто задерживался на час-два послушать беседу или почитать ученые книги. Для своего класса он был знатоком и эрудитом. Он запомнил кое-что из дядюшкиных наставлений и прибавил к этому то многое, что вынес из долгих часов, проведенных за чтением. Однако сам он осознавал, что до настоящей учености ему далеко. Однако он любил знания и общество знатоков и часто вступал в ученые дискуссии и продолжал их на обратном пути домой.

Когда в 1862 году умерла его жена, Монти построил в Рамсгите еврейский богословский колледж ее памяти и нашел некоторое утешение среди ученых и древних книг и рукописей, которые он же им подарил. На холодном кентском мысу он воссоздал маленький Иерусалим.

Однако творение его рук ненадолго пережило своего создателя. В конце века колледж закрылся после скандала с участием нескольких студентов. (Их обвинили в поступках, недостойных будущих раввинов и джентльменов.) Его миниатюрный Колледж Всех Душ Праведно Усопших сломали. Построенные им дома обветшали и развалились. Его дом снесли, а в поместье теперь общественный парк.

Синагога же стоит, все такая же красивая, хорошо сохраненная, но редко посещаемая. Ряды сидений пустуют в тишине. Наверху, у восточной стены, возле ковчега, стоит огромный обитый кожей трон с глубокими морщинами от времени и износа. Глядя на него, невольно ловишь себя на мысли о том, что в те времена на свете все-таки были великаны.

5 февраля 1840 года бесследно исчезли отец Томазо, монах капуцинского монастыря в Дамаске, и его слуга Ибрагим. Начали поиски в еврейском квартале, и 9 февраля схватили брадобрея с одной из беднейших улиц квартала по имени Соломон. Его били и пытали, пока не вырвали признание в том, что ему заплатили 300 пиастров за то, чтобы он убил монаха, и взяли его кровь для приготовления мацы – пресного хлеба, который едят на Песах. В качестве соучастников он назвал Аарона и Иосифа Арари, Иосифа Леньядо, Моисея Абулафию и других – почти все они были зажиточными еврейскими купцами, видными жителями Дамаска. Они были известны всем евреям города, и, вероятно, их имена первыми пришли ему на ум. Последовали новые аресты. Новые избиения. Новые пытки. Новые признания. И новые аресты. Прежде чем закончилось следствие, в тюрьме оказалось более ста человек. Среди них было пятьдесят три ребенка в возрасте между четырьмя и восемью годами, которых 28 дней продержали в цепях на хлебе и воде в расчете на то, что их удастся заставить признаться в том, что им хоть что-то известно о преступлении.

Это, можно сказать, была худшая мука, хотя и физические пытки были и без того чудовищны. Заключенных пороли кнутами, срывая куски мяса с тел. Им сдавливали головы так, что глаза едва не вылезали из орбит. Загоняли шипы под ногти. Заставляли стоять без сна несколько дней подряд, а если они засыпали, их будили штыками. Другие пытки не поддаются описанию. И они признавались. Признания плохо совпадали друг с другом, но тем не менее убедили губернатора Дамаска Шериф-пашу в том, что виновные у него в руках.

Но где же тело Томазо? Где же его кровь? До Песаха оставалось еще шесть недель, и, если кровь взяли на мацу, значит, она должна где-то быть.

Впервые в использовании человеческой крови в ритуальных целях римляне обвинили ранних христиан. Христиане, в свою очередь, обратили обвинение против евреев. Еще в 1247 году папа Иннокентий IV осудил кровавый навет, признав его беспочвенным наговором, но на протяжении всех веков к нему прибегали раз за разом с ужасными последствиями. Уже в 1911 году в России судили Менделя Бейлиса по обвинению в ритуальном убийстве. В данном случае нетипично то, что обвинение предъявили в мусульманской стране. Но в 1840 году Сирия, номинально входя во владения султана, на самом деле находилась под властью паши Мухаммеда-Али, правителя Египта и французского протеже. Более того, европейцы обладали правами экстерриториальности в Леванте. Томазо, хотя происходил из Италии, был монахом французского монастыря, и французский консул Ратти-Ментон подстегивал и направлял следствие в нужную ему сторону.

Затем вызвали астрологов. Они подтвердили показания брадобрея Соломона и для убедительности назвали еще несколько видных дамасских евреев в качестве убийц слуги монаха. Однако вещественные доказательства по-прежнему отсутствовали. Но 2 марта, через 25 дней после исчезновения Томазо, обнаружилась улика.

Мурад эль-Фаллат, один из слуг Арари, заявил, что на самом деле это он убил монаха по приказу хозяина в присутствии других обвиняемых, а останки сбросил в канализацию. Хотя его слова противоречили показаниям Соломона, Шериф-пашу и Ратти-Ментона это не волновало. Они перекрыли водопровод, обыскали канализацию и возле лавки мясника в грязи и отбросах нашли остатки хрящей, мяса и костей – и кусок ткани, обрывок, как им показалось, монашеского капюшона. В Дамаске не нашлось врачей, которые бы вне всяких сомнений установили, чьи это останки – животного или человека, а если человека, то именно отца Томазо, и никого иного. Один врач сказал, что это баран. Ратти-Ментон, однако, удовлетворился тем, что это останки священника. Он велел собрать их и похоронить с приличествующими христианину обрядами.

Сирийским властям думалось, что дело практически закрыто. Но где же кровь? Шериф-паша с новой яростью обрушился на заключенных. Тюремщики опять взялись за палки и штыки. И вновь полились признания. Кровь в бутылке у Моисея Абулафии, сказал один. Тогда Шериф-паша взялся за Абулафию, но тот все отрицал. Его избили палками по пяткам. Сто ударов. Двести. Тысяча… но все без толку. Наконец, под новой пыткой он, задыхаясь, пролепетал, что бутылка лежит в ящике в его доме. Где в доме? В каком ящике? Абулафия был слишком слаб, чтобы ходить, и четыре солдата отнесли его в дом. Стали искать ящик. Нашли только крупную сумму денег. Абулафия надеялся, что губернатор удовольствуется деньгами вместо крови. Но Шериф-паша, на которого наседал Ратти-Ментон, был настроен слишком решительно, чтобы остановиться даже за взятку. Абулафию тут же отнесли назад в тюрьму. Там из него чуть не выбили последние остатки жизни, пока он не согласился принять ислам. Двое заключенных умерли под пытками. Остальных Ратти-Ментон потребовал казнить.

Дамасские евреи пришли в ужас. Те, кто мог, бежали. Остальные сбились в кучу, беспомощные, обезумевшие от страха. Султан был слишком далеко, чтобы чего-то добиться. От Мухаммед-Али-паши помощи ждать было нечего. А сами они были слишком сломлены, слишком слабы и слишком малочисленны.

В довершение всего родосских евреев – Родос тогда входил в состав Османской империи – обвинили в похищении и убийстве в ритуальных целях ребенка-христианина. Там судебное следствие все же установило истинные факты дела и оправдало евреев, хотя некоторым из них пришлось посидеть в тюрьме и испытать на себе избиения и пытки. Следствие заняло несколько месяцев, и все это время антиеврейские настроения были очень сильны. В Бейруте и Смирне прошли погромы, и дамасские евреи жили под дамокловым мечом массовой резни.