Однако Карл XII вновь перешел в наступление и в 1706 году принудил Августа II отречься от престола в пользу С. Лещиньского и отказаться от союза с Россией. Как сказано в «Истории Литовской ССР», «русские войска оставипи Литву. На ее территории вновь стали хозяйничать шведы. На сторону шведов перешел и М. Вишневецкий. В 1707–1708 годах военные действия передвинулись на земли Белоруссии».

Русские войска отступали в глубь страны. Во «Всемирной истории» говорится: «Ожесточенные оборонительные бои, которые вели русские войска, заставили Карла изменить план вторжения. Вместо того чтобы идти через Смоленск к Москве, он вынужден был принять план обходного движения и пойти на Украину». В ходе битвы под Полтавой 27 июня 1709 года шведские войска были полностью разбиты.

Следствием Полтавского сражения стали изменения в расстановке сил воюющих сторон. Август II вновь стал королем Польши. Дания снова вступила в антишведскую коалицию. Русские войска развернули наступление в Прибалтике. В 1710 году они взяли Ригу, Ревель, заняли всю Лифляндию и Эстляндию.

Продолжавшаяся еще десяток лет Северная война завершилась победой России. В соответствии с Ништадским миром 1721 года к России отошли часть Карелии, Ингерманландия, Моонзундские острова, Лифляндия и Эстляндия.

В «Советской исторической энциклопедии» отмечались тяжелые последствия Северной войны для народов Прибалтики, которые долго пришлось преодолевать: «Военные действия, страшная эпидемия чумы (1710–1711) произвели в Латвии страшные опустошения. Поэтому вся первая половина XVIII века являлась этапом восстановления хозяйства, которое вынесли на своих плечах главным образом крестьяне».

Там же так характеризовались позитивные последствия вступления Латвии в состав России: «Политические перемены были выгодными для латышского народа. Последовал почти 200-летний период мирного развития почти без войн на территории Латвии. Объединением территории Латвии была создана важная предпосылка для развития латвийской буржуазной нации… Благоприятная рыночная конъюнктура для сельскохозяйственных продуктов способствовала развитию торгового земледелия, что в свою очередь разрушало основы феодального крепостнического хозяйства. Получила развитие переработка сельскохозяйственных продуктов (винокурение, пивоварение и т. д.)».

Схожим образом оценивали авторы «Энциклопедии» положительные последствия вхождения Эстонии в состав России: «Присоединение к России обеспечивало Эстонии длительный мир и благоприятные условия для экономического и культурного развития… Численность населения, сократившаяся вследствие войны и чумы, к середине XVIII века снова достигла 350 тысяч человек, а к 80-м годам — 490 тысяч (из них немцев было 3–4 %). Во второй половине XVIII века получили развитие винокурение (из зерна) и откорм скота бардой… Развивалась эстонская национальная культура. В 1766–1767 годах издавался первый журнал на эстонском языке «Краткое наставление».

Говоря о положительных последствиях Ништадского мира для Прибалтики, авторы «Всемирной истории» писали: «После присоединения к России в прибалтийских провинциях началось экономическое оживление, которым воспользовались и представители торгового капитала, помещики. Прибалтийские бароны поставляли большое количество водки на внутренний рынок, увеличили экспорт льна, хлеба и лесных материалов в западноевропейские страны, особенно в Голландию, в Англию».

Главной же отрицательной стороной присоединения к России было то, что, по сути, ничего не изменилось в угнетенном положении подавляющего большинства местного населения. Этому в не малой степени способствовало покровительство немцам Петра I, а затем и его наследников. Уже при Петре I, а еще в большей степени при его наследниках, остзейские дворяне заняли видное положение при русском дворе. Особенно вопиющие формы приняло засилье немцев в правительстве России в период «бироновщины» (1730–1740), когда фаворитом императрицы Анны Ивановны, бывшей герцогини Курляндии, был курляндокий дворянин Эрнст Иоганн Бирон. Являясь фактическим правителем России, Бирон поставил на видные посты немцев Шемберга, Остермана, Минниха, Менгдена и многих других. Но и после падения Бирона остзейские дворяне сохранили видное место в руководстве России. Они использовали свое положение для покровительства немецкому меньшинству в Эстляндии и Лифляндии.

Еще при капитуляции Риги и Ревеля Петр I утвердил привилегии, по которым полноправными гражданами в городах признавались лишь лица немецкого происхождения. В «Советской исторической энциклопедии» говорилось, что «рыцарство получило в 1710 и 1712 годах подтверждение своих сословных привилегий… Укрепился «особый порядок», немецкое дворянство сосредоточило в своих руках судебную и административную власть, влияло на церковные и школьные дела. Все местные вопросы решались на собраниях дворян — ландтагах».

Торговля и промышленность остались в руках остзейских немцев. Сохранялась цеховая организация, установленная еще во времена Ливонского ордена. Как отмечалось во «Всемирной истории», «в крупных городах, например в Риге и Ревеле, ремесленные цехи объединялись в Малую гильдию, в которую не допускались эстонские, латышские и русские ремесленники. Немецкое купечество объединялось в особую Большую гильдию, которая также вела упорную борьбу с торговцами ненемецкого происхождения. Городское самоуправление полностью находилось в руках немногочисленного немецкого магистрата. Латыши и эсты составляли основную массу бесправного люда — домашней прислуги, поденщиков и т. п. Обычно они сами или их предки являлись беглыми крепостными».

Как и во времена шведского владычества, крестьяне подвергались жестокой эксплуатации. Во «Всемирной истории» подчеркивалось: «Рост товарного производства сопровождался усилением барщины. Телесные наказания крепостных стали повседневным явлением. Представитель лифляндского дворянства ландрат Розен отождествлял крепостных с древнеримскими рабами. Он утверждал, что в Лифляндии крепостной и его имущество является неограниченной собственностью помещика. К середине XVIII века этот взгляд получил общее признание во всех местных административных и судебных учреждениях. Крепостничество в прибалтийских губерниях приняло еще более суровые формы, чем в остальной России».

Положение крестьян ухудшилось после введения подушной подати. В ответ в Лифляндии и Эстляндии в 1783–1784 годах вспыхнули крестьянские восстания. Особую ненависть вызывали у крестьян немецкие помещики. Немецкий писатель Петри, проживавший в Прибалтике, писал: «Ввиду повседневного выражения ненависти и презрения к немцам и помещикам приходится опасаться смут и мятежей, так как в подобном случае ни один немец не уйдет живым».

В то время как Лифляндия и Эстляндия фактически с 1710 года пребывали в составе Российской империи, Литва продолжала оставаться в пределах Речи Посполитой. Как и для народов Эстляндии и Лифляндии, Северная война нанесла немалый урон для Литвы. Если в конце века население Литвы составляло 2,8 миллиона человек, то к концу Северной войны оно сократилось до 1,8 миллиона. В «Истории Литовской ССР» говорится: «Люстрация государственных земель 1738 года фиксировала страшное опустошение края. Деревни и города пустовали. Оставшиеся убогими, люди не могли расширять свои запашки. Кроме того, крестьяне еще не проявляли интереса к освоению пустующих земель. Большие семьи (родители и взрослые сыновья со своими женами и детьми под отцовской крышей) не стремились к разделу и созданию новых хозяйств. Дворяне были вынуждены временно идти на компромисс — на льготных чиншевых условиях предоставлять пустующую землю крестьянам».