Иван потоптался на месте—ему поручил Рощин статью для ротатора, и, подумав: «Успею»! — двинулся за Ниной.

Дверь отворила молодая миловидная брюнетка. При виде стоящего позади Нины незнакомого, крупного мужчины, она вздрогнула и чуть отпрянула было в сторону, но тут же заулы­балась, обняла пришедшую, а потом, остановив пристальный взгляд на незнакомце, протянула ему руку.

«Какие пронизывающие глаза! — отметил про себя Кат­ков. — Вроде где-то ее видел».

Приоткрыв кухонную дверь, выглянула Нинина мать, за­кивала головой и крикнула:

— Ведите гостя в столовую!

Поднявшись с глубокого кресла, их встретил высокий, седо­власый отец, обнял дочь и протянул руку Каткову:

— Александр Петрович!

— Иван Михайлович Катков!

Нина тут же рассказала, как он не побоялся ее отбить от немецких пьяных нахалов.

Говорили по-французски. Гостья, открывшая им дверь, была парижанкой, звали ее Лили. Мужья их служили до войны в одном полку. Дружили семьями.

Застольная беседа завелась, вопреки обычаю, не о прият­ных вещах, а с того, что все дружно бранили немцев, наглых «юберменшей», превратившихся в ведомое стадо бесстыжих громил, воров и беспардонных насильников. Досталось и ма­ньяку Гитлеру-Шикльгруберу.

По случаю прихода гостей на столе появилась бутылка арманьяка. Лили, как показалось Ивану, вела себя несколько развязно, а родители Нины относились к молодой гостье с подчеркнутым уважением. Она не производила впечатления богатой или знатной дамы. Не мог на них действовать и шарм этой красивой француженки, и даже пытливый ум, который она вскоре проявила, когда, подливая ему в рюмку, пила сама.

«Тут что-то не то! — думал Катков. — Птичка непростая!» А Лили, пытливо глядя ему в глаза, задавала вопросы на одну тему, словно хотела в чем-то убедиться: как он оценивает за­хват гитлеровцами Польши, Чехословакии, Австрии, войну с Францией и ее оккупацию, странную политику России, ее не­суразную войну с Финляндией? Что думают по поводу всего этого русские эмигранты? И каково его личное мнение?

В отличие от Лили, Катков почти не пьянел и высказывал­ся обдуманно, излагая точку зрения многих белоэмигрантов, занявших антифашистскую позицию. Потом пришел на па­мять недавний рассказ его литературного учителя и одного из организаторов зарождающегося русского сопротивления Николая Рощина о том, что некая молодая жена французского капитана Меркури под кличкой «Кошечка», в содружестве не то с чешским, не то с польским разведчиком, видимо, по заданию Интеллидженс сервис, создает осведомительную сеть.

«Уж не "Кошечка" ли сидит передо мной? Надо послушать, она хмелеет все больше. И как-то завлечь!»

И он принялся рассуждать о том, что оставшийся в изоля­ции и не готовый к войне Советский Союз вынужден вести с Германией примиренческую политику. Об этом свидетельствует затянувшаяся, можно сказать, позорная и непопулярная война с маленькой Финляндией. Сталин вынужден давать Германии хлеб, а свою страну держать на полуголодном пайке. Однако можно не сомневаться, что война в самом недалеком будущем неизбежна. На Западе считают, что армия вермахта и войска Японии спустя шесть—восемь недель встретятся на Урале. И глубоко ошибаются! Россию еще никто силой не побеждал. Обмануть — другое дело! Как это сделал Ленин с Троцким. А Гитлер рассчитывает на свою «непобедимую» армию, тан­ки, боевую технику, самолеты. Если русский народ увидит, что встает вопрос о существовании Родины, его никакие силы не одолеют. И тоща у Франции появится могучий помощник. И это уже не за горами. Поэтому, как французам, так и нам, белоэмигрантам, надо готовиться, а может быть, и начинать сопротивление! Вам — против поработителей любимой Фран­ции и нам — против врагов нашей бывшей Родины и той же Франции, которая стала нам вторым Отечеством!

У Лили загорелись таза, она встала и подняла свою рюмку:

—Я предлагаю выпить за настоящих людей, людей смелых, любящих свою Родину! За то, чтобы они победили! Я предлагаю выпить за союз, дружбу, единение французов, англичан, русских, поляков в борьбе против ненавистных бошей! За Сопротивле­ние! — чокнулась со всеми и выпила до дна.

За ней последовал поднявшийся Иван и семейство Полей. Лили захмелела, ушла ранее проскальзывающая насторожен­ность, глаза стали добрее, улыбка мягче, весь облик женствен­ней. Оглядев всех, она как-то задумчиво, немного нараспев, начала:

— Друзья мои, мне хочется вам рассказать назидательную историю одной близкой женщины: после неудачных родов она решила совершить самоубийство. Однако, чем дольше над этим размышляла, все больше ей казалось логичным совершить «корыстное самоубийство».

— Такие мы, француженки, — она, улыбнувшись, снова обвела всех испытывающим взглядом.

Покуда муж—офицер—занимался своими военными обя­занностями в Тулузе, она бесцельно бродила по городу. В каком- то бистро услыхала, будто при помощи английского консула можно получить визу в Англию. На другой день она—назовем ее «Кошечка» — отправилась в консульство и предложила его шефу—Никсону, кажется, услуги опытной сестры милосердия. Но консул посоветовал ей остаться во Франции — «где бы вы смогли стать гораздо полезней».

И в самом деле, спустя несколько дней «Кошечка» «слу­чайно» познакомилась с офицером-разведчиком, сотрудником «Двуйки» — польской осведомительной службы, обосновав­шейся в Лондоне и связанной с Интеллидженс сервис. Эта пер­вая встреча в ресторане «Фрегата» с Романом не произвела на нее впечатления. Но когда они на следующий день встретились в «Торотони», мнение резко изменилось. Он не был красив, но излучал молодую силу, энтузиазм, в нем чувствовался интелли­гентный волевой человек и в то же время он вдруг напоминал разбалованного, изнеженного ребенка. Это и пробудило в ней любопытство. А он, рассчитывая, что эта женщина поможет ему усовершенствовать его французский язык, умолял о новой встрече.

И в самом деле, акцент Романа в любой момент мог привести его в концентрационный лагерь.

Тем временем муж этой дамы собрался в Марокко, и, хотя она еще не решила, ехать ли ей с ним, дала согласие подучить поляка.

Шли дни, между ними возникла симпатия. Роман рассказы­вал, что, закончив летное училище в Варшаве, был направлен на специализацию в Париж. Потом в качестве пилота-истребителя направлен в Луневиль, где взят в плен немцами и направлен в лагерь. Однажды ночью ему удалось бежать с одним унтер- офицером и пробраться в Луневиль, к своей любовнице, молодой вдове, которая дала ему штатский костюм и паспорт покойного мужа. Однако оставаться у вдовы он долго не мог и уехал из Луневиля уже под фамилией Арман Борни. При виде проходящего немца он восклицал с горящими тазами: «Польша побеждена, Франция побеждена!» И на глазах стояли слезы. Учился он при­лежно, вскоре стал выговаривать слова правильней и научился до­вольно прилично читать. Они подружились и все время твердили друг другу, что никогда не будут считать себя побежденными.

И вдруг Роман уехал в Марсель. Вернулся он уже другим человеком. И вся жизнь его резко изменилась. Начались встречи с однополчанами, которых он снабжал демобилизационными листами и прочими документами. Он ничего не скрывал. «Ко­шечка» поняла, что он работает нелегально, и ждала...