Корней Аристархович соорудил обед, в который я настоял добавить консервы из моего запаса. Затем мы немного поиграли в шахматы, но трудно было сосредоточиться на ходах. Иначе я бы не проиграл. После этого доктор показал мне еще один свой агрегат, тот самый что был за шторкой в его рабочей комнате. Это оказалась конструкция, о назначении которой я смог догадаться – самогонный аппарат. Костомаров пояснил, что процесс добычи спирта в таких условиях, в принципе, однообразен, но очень многое зависит от последующей фильтрации и добавок. И что здесь поле для деятельности не менее обширное, чем при разработке лекарств. Дал также ответ на вопрос, правда ли, что народ в России сильно злоупотребляет алкоголем, делая это массово, обожая собираться в «хорошие компании».

– Знаете, друг мой, – с какой-то легкой грустью сказал доктор, – мне кажется, что там, где злоупотребляют спиртным, компании как раз плохие. Ведь в большинстве случаев алкоголь – это даже не вкус жидкости, а ее воздействие. Расслабление тела, но что немаловажно – души. Человеку хочется пообщаться, но прежде всего с самим собой. Философствовать – врожденное качество у нашего брата. У каждого она, философия, разумеется, своя, как по глубине, так и по объектам размышления. Человек видит происходящее вокруг себя и задает вопросы от простых вроде «Как видит мир птица с высоты и почему мы не летаем», до сложных общественных «Как быть? Что делать? Почему все так?». В хорошей компании выпить – это предлог обсудить вопрос. В плохой, вопрос – это предлог выпить.

Еще мы обсудили план дальнейших действий. Не зависимо от того, как завершится наша затея с фотографией, нужно еще раз побывать на месте, куда меня водил егерь, изучить его пристальнее. Было подозрительно, что охотник ни разу не упоминал про волков, хотя пациенты Костомарова такие сведения приносили. Какая-то аномалия вызывающая покраснение глаз у животных? Пища? Много вопросов. Доктор посетовал на то, что хорошо бы иметь голову вепря для анализа. Я был согласен и сожалел, что не догадался попросить его у Зверева.

– Если наши подозрения насчет него правдивы, то не факт что он бы отдал, – веско заметил Корней Аристархович.

Никогда еще я так не радовался наступлению темноты. Лес уже не казался мне зловещим: в нем просто изменился звук, одни его голоса сменились другими, как и в городе. А может моя храбрость была производной от волнения, которое переполняло. Но вот очередной взгляд на часы дал отмашку начинать. Костры запылали почти мгновенно, казалось, озаряя всю деревню. В нужную минуту я махнул рукой, перерубая невидимый канат. Костомаров завел механизм на фотоаппарате и отпустил веревки разматываться. Я пристально смотрел на поднимающуюся в небо конструкцию, моля ветер не подуть резко и не развернуть наш дирижабль в другую сторону. Была мысль сделать растяжку из двух веревок, но увы самих-то канатиков больше не было. Фотоаппарат завис над темной поверхностью леса. Мы с доктором обратились в слух, не произнося ни слова. Звук затвора был нами услышан. Корней Аристархович стал спускать воздушные шары обратно, я же пока тушил костры с таким рвением, словно это был пожар. Так же молча наша компания направилась в дом, где я немедленно приступил к проявке пленки. Красный фильтр у меня имелся и лампа заполнила помещение кровавым светом. Естественно, хотелось сделать все поскорее, но гораздо больше хотелось получить качественный снимок, и я был максимально осторожен. Выдержав пленку в проявителе, затем в затвердителе, мы получили негативы. В комплекте проявки был окуляр, для отсмотра пленки и разумеется мы по очереди рассматривали последний кадр. Светлое пятно там было. Что ж, увеличитель и прочие принадлежности тоже имеются, значит дело только во времени. И вот наконец-то мокрый прямоугольник бумаги висел на веревке. Мы с доктором словно два ребенка, успешно проведшие какой-то строго запрещенный родителями эксперимент, вожделенно смотрели на фотографию. Конечно, если показать ее незнакомому с ситуацией человеку, то он вряд ли вообще поймет, что здесь изображено. Неравномерно черный фон, на котором три светлых пятна: одно самое яркое, по форме напоминающее горизонтальный мазок кисти, расположено ближе к верхней части фотографии. Еще два, поменьше и покруглее, теснились рядом в нижней части снимка. Несмотря на царившее в красной комнате возбуждение, Костомаров настоял на отдыхе, напомнив поговорку про мудрое русское утро. Без химии опять же не обошлось. Маленькая доза пахнущей малиной настойки перевела мой организм в режим отдыха.

Проснувшись довольно рано и проведя все свои утренние ритуалы, я был готов к походу в лес. Вместе с доктором мы рассчитали примерное расстояние до цели – оказалось около трех километров, двигаясь на северо-восток, что для густой чащи совсем не мало. В моем рюкзаке был набор ярких ленточек из ткани, которые очень удобно повязывать на ветки или кусты, а на обратном пути – снимать.

– Я бы очень хотел пойти с Вами, – сокрушался Костомаров, – но понимаю, что это сильно задержит продвижение. Но данный поход это, так сказать, разведка. Если обнаружится что-то интересное, а я на это надеюсь, тогда не обессудьте, друг мой, Вам придется и в лесу терпеть мою компанию.

Я приободрил его, заявив, что с таким партнером мне ничего не будет страшно.

– Кстати о страхе, – доктор ловко достиг одного из своих столов и достал из его ящика небольшой мешочек. – В таком походе вам могут встретиться и вполне обычные волки или кабаны, которые не всегда выказывают гостеприимство. Огнестрельного оружия я не имею, но кое-что для самозащиты соорудил.

Он двумя пальцами достал из мешочка глиняный цилиндр, сантиметров десять высотой.

– Специально заказывал у одного гончара с особо тонкими стенками, и особо хрупкими. Удивился он, он конечно, но выполнил. Здесь внутри – смесь нескольких веществ, особо раздражающих слизистую и дыхательную систему. Я назвал ее «ирритон». Для большего радиуса воздействия я закачал туда газ и запечатал сургучом. В переносном мешочке – солома, но все равно, Вы с ним поосторожнее.

Я с интересом рассматривал это изобретение, уточнив, что его надо бросать в зверя.

– Совершенно верно, словно гранату. Желательно попасть в голову или область около глаз, дыхательных путей. Если вдруг Вы ввяжетесь в ближний бой, чего следует избегать всеми силами, то зажмурьтесь посильнее и не дышите, пока ирритон действует. В вашем распоряжении три гранаты.

Я еще раз поблагодарил его и вспомнил, что нужно снять просушенные фотографии. В энтузиазме исследования ночного кадра, я совсем забыл про остальные. Первой в бумажный конверт пошла моя собственная фотография, которой я немного стыдился при докторе, но в душе радовался. Я уже снял следующую с прищепки – на ней был вечерний вид Чернолесья, как из-за спины раздался голос Костомарова:

– Скажите, друг мой, а это ваш родной город? – доктор указывал на висевший в начале верёвки снимки. Это были кадры, сделанные мной в день отъезда.

– Ага, – я снял один картонный прямоугольник, на котором была запечатлена улица, шагающие по ней люди, едущие по мостовой машины, велосипеды. По тротуару шел разносчик газет, мальчишка в старом картузе. Какой-то китаец толкал перед собой загруженную выше его роста тачку. – Это я по пути в порт щелкнул. Настроение было такое…жизнерадостное что ли.