Что касается самой сути идеи о съезде, то у меня после многолетней работы над этой темой сложилось твердое мнение, что очень тесно в этот период работавший с генсеком Жданов мог озвучить мысль о необходимости скорейшего созыва партийного съезда только в одном случае – если эта мысль принадлежала лично генсеку. В одной из своих книг о Сталине я однажды написал: «Сам генсек был человеком очень скрытным и осторожным. Он всю жизнь предпочитал, чтобы его настоящие мысли угадывали и преподносили ему другие. А он бы выступал в роли редактора этих мыслей. Никого этой манерой обманывать, конечно, не удавалось. А те, кто обманывался на этот счет, долго не жили». Думаю, что примерно так было и в этот раз.

Короче, высказанную Ждановым идею о съезде Сталин энергично поддержал. Более того, не успело еще ближайшее окружение Сталина обдумать создавшуюся ситуацию, как 7 января 1947 года Сталин собирает политбюро ЦК в полном составе, где принимается решение: 21 февраля 1947 года созвать пленум ЦК ВКП(б). Определили и темы для обсуждения:

1. О программной Комиссии;

2. Обсуждение Устава ВКП(б);

3. О созыве XIX съезда ВКП(б).

В последний момент Сталин по одному ему известным соображениям предложил в повестку дня работы пленума включить еще и четвертый пункт: «Вопросы подъема сельского хозяйства (докладчик т. Андреев)[41].

Пленум в назначенное время был созван, отработал весь отведенный срок, а 26 февраля постановил создать в составе 25 человек комиссию по подготовке Программы и Устава ВКП(б). Председателем комиссии был назначен Жданов А.А., заместителем – Кузнецов А.А. В состав комиссии дополнительно ввели Маленкова (впервые после «дела авиаторов» фамилия Маленкова появилась в официальном партийном документе), Хрущева, а также Александрова, Федосеева, Иовчука, Куусинена. В состав комиссии Жданов включил и первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П.С. Попкова.

В этой связи следует отметить два момента. «Ленинградцы» в комиссии играли первую скрипку (Жданов, Кузнецов, Попков), но в ее составе отсутствовал кандидат в члены политбюро, заместитель председателя Совмина СССР, председатель Госплана СССР, академик АН СССР Н.А. Вознесенский.

Не лишне отметить, что вопрос об изменении Программы партии не был таким уж неожиданным. В марте 1939 года пленум ЦК ВКП(б) уже ставил вопрос об изменении Программы ВКП(б). Тогда тоже была создана соответствующая комиссия, в которую вошли Жданов, Вознесенский и др. Но ту комиссию возглавлял лично Сталин. В 1947 году генсек доверил эту работу Жданову. Как позже стало ясно – вождь не случайно не захотел возглавлять Комиссию по разработке Программы. Судя по всему, в феврале 1947 года Сталин еще не был готов к предметному разговору по Программе партии, но вопрос этот не отпускал из виду и вскоре же вернулся к нему.

Заседание политбюро, посвященное подготовке текста новой партийной Программы, состоялось 15 июля 1947 года. Вел заседание Сталин.

Если на январском заседании по Программе он практически хранил молчание, предоставив говорить Жданову, то в июле вождь выступил с большой речью. Комиссии, сказал он, в своей работе по подготовке текста Программы следует исходить из следующих соображений: Программа должна состоять из двух частей:

а) из общей части, где должны быть даны, во-первых, оценка победы Великой Октябрьской социалистической революции с точки зрения исторического развития человечества и, во-вторых, анализ нынешней международной обстановки. В-третьих, должны быть даны итоги достижений советского общества к настоящему времени по всем линиям;

б) вторая часть должна была носить практически-политический характер, где должны быть сформулированы основные задания партии с точки зрения развития Советского общества к коммунизму в разрезе 20–30 лет.

Никто не обратил внимания на одну ремарку вождя, которая тем не менее попала в протокол заседания. Комиссия, сказал Сталин, имеет право выдвинуть другую схему Программы, если она считает изложенную схему недостаточной или неправильной[42].

Последнее означало не только то, что Сталин дал Жданову карт-бланш при написании Программы, но и кое-что иное, что прояснилось много позже.

Вождь поторопил своего заместителя с выполнением задания: первый доклад Комиссии по разработке Программы ВКП(б) должен был быть представлен уже через две недели.

Внешне все это выглядело как почти безграничное доверие своему заместителю. Но только внешне. А Андрею Александровичу надо бы было вспомнить, что ведь совсем недавно, летом 1944 года, Сталин уже попытался доверить Жданову решить важнейшую идеологическую задачу, сорвал его с работы в только освобожденном от блокады Ленинграде и приказал возглавить совещание историков в Кремле. Надо было бы вспомнить, что ведь летом 1944 года Сталин не сошелся со Ждановым по острой программной теме – по «русскому вопросу» (см. с. 48–51). Сталин-то, конечно, не забыл о том, что летом 1944 года во время работы совещания историков он не принял ни одного варианта подготовленного лично Ждановым проекта резолюции по этому совещанию, и именно из-за того, что не согласился с оценкой своего «заместителя по работе в секретариате ЦК» роли русского народа в истории России и СССР. А вот Андрей Александрович, похоже, то ли забыл об этом инциденте, то ли не придал ему значения.

Вследствие огромной важности той ситуации, напомню еще раз ее суть. С 18 июля по 13 августа 1944 года Жданов лично написал несколько вариантов проектов резолюции совещания историков, и генсек не принял ни один из них, оставив в конечном итоге это многомесячное совещание без завершения. Изучивший все архивные документы, оставшиеся от этого совещания, А.Л. Юрганов особо обращает внимание на карандашную правку Сталина на автографах Жданова по этому совещанию, и прежде всего – трактовке патриотизма.

В 1944 году Жданов, по старой памяти, отталкивался от позиции Сталина 1934 года по этому вопросу и не смог угадать интенций вождя. Если в 1934 году, подымая историческую роль русского народа, Сталин готовил страну к грядущей войне с мировым империализмом и потому ему был нужен тогда русский патриотизм, то во второй половине 1944 года Сталину стал нужен патриотизм не русский, а советский. Что же говорить про год 1947-й?! В 1945-м генсек по инерции еще скажет тост в честь русского народа, но на самом-то деле он уже начал перекладывать в идеологии руль с национальной почвы на классовую (русский народ в годы войны свое дело сделал, наступила пора объяснять всем, что Германию победил не русский солдат, как считал весь западный мир, а советский).

Поэтому осенью 1944 года на автографе Жданова, где речь шла о взглядах историков, Сталин напишет: «Сов. патриотизм окреп в годы Отечественной войны. Единство народов» и пояснит: «Попытки подменить квасным патриотизмом. Истинные и квасные патриоты в прошлом. Чернышевский – Пушкин. Аракчеев – царизм»[43].