– Боишься?

И после она просто сложилась. Пополам. Рухнула между мной и дверью, едва не задев виском полку для сумок и подставку для зонтов.

Я перехватил девушку, потянул к себе, втащил в квартиру. Она пылала. Я не врач, но мог точно сказать, что у нее горячка выше тридцати девяти.

Стиснул зубы, потому что жалость рвалась наружу, как гейзер. Хотелось прекратить это давление и шантаж, попросить прощение, но я сжал зубы до хруста. Не могу я простить. Это слишком глубокая рана, Афина должна ответить.

Я вынес ее на свет. Девушка вяло лежала на руках и постанывала. От разбитого вида и бледного изможденного лица у меня все внутри кровью обливалось.

Я должен быть сильнее жалости! Опекать ее или заботиться не собираюсь, я слишком крепко завяз в болоте ненависти.

Именно так она и других обманывала – видимой хорошестью, наивностью и притягательностью, иначе как столько людей пали из-за ее чар? Уверен, внутри Афина – стерва и подлая сука, которой плевать на чувства. Деньги ведь не пахнут.

Не положил, почти бросил слабую девушку на диван, а когда она ударилась рукой о столик, едва не снесла ноут и заскулила от боли, прорычал про себя едкий мат. Она ведь просто женщина: беспомощная и слабая. Потянулся, чтобы пожалеть, чтобы погладить по удаленному месту, но отдернул себя. Нет! Не будет жалости, сука! Я тебя растопчу, гадость такая, как ты растоптала меня. Пощады не будет.

Я психовал.

Пока искал на пустой кухне холодную воду и уксус. Пока искал аптечку, но нихрена не нашел. Только удивился, как скромно она живет. Старенький электрочайник, небольшой почти пустой холодильник, тарелка, чашка, вилка, ложка.

Но я психовал и давил челюсть, потому что быть в ее доме неприкрыто, но понимать, что завтра она меня и не вспомнит – с одной стороны выгодно, а с другой досадливо. Я не собирался открываться, это был шальной импульс. Ярость, которую не смогу удержать в узде. Я просто говорил с ней по телефону, слушал ее голос, стоял под дверью и понимал, что безумно хочу внутрь.

Я так психовал, что разбил ее единственную посуду. Плевать, купит новую. Как раз будет повод потратить заработанные на чужом горе деньги.

Злясь и психуя, я рылся в шкафчиках, переворачивал все, что попадалось под руку. Нашел миску, набрал воды и плеснул туда уксус.

Пока шел назад в комнату, задал себе всего один вопрос. А если она умрет сейчас у меня на руках?

И не смог найти ответа.

Сцепив зубы, распахнул ее халат, не побоялся даже, что откроет глаза и узнает меня. Плевать. Сейчас я слишком ужален ее ядом, чтобы сохранять спокойствие и хладнокровие.

Рванул вверх футболку и поразился ее жаром. Кожа плавилась под пальцами, а девушка выгибалась, стоило мне коснуться ее впалого живота. Закатив одежду выше, задохнулся от одного вида ее груди. И эта расслабленная поза, и вздохи, и вообще. Мне сносило крышу. Наверное, у меня тоже жар и я в бреду.

– Я наберусь сил, Афина, ты выздоровеешь, и мы продолжим игру. Изможденных женщин не трогаю, но я не отстану, – говорил это больше себе, а не ей. Вряд ли она услышит, судя по плотно-закрытым глазам девушка еще долго не очнется.

Нужно выиграть немного времени.

Я набрал колючего и горького воздуха в грудь, стащил с девушки пижамные брюки и, стараясь не смотреть на аккуратно-выбритый лобок, натер ее водой. Заняло это несколько минут: я обжигался, задыхался, ломался, прикасаясь к ее груди, талии и бедрам, но, кажется, не успел треснуть. Хотя брюки пострадали. Шутка, конечно.

 Закутал девушку в халат, укрыл пледом, поискал одеяло – оно лежало в антресоли, поправил подушку, положил удобней слабые руки Афины, к которым было болезненно прикасаться. Мне хотелось рычать, потому я поспешно вышел прочь из ее квартиры. Подальше от ее дыхания, стона, запаха. Я просто слетел в пропасть в очередной раз.

И во всем виновата она.

– Лена, конечно, не волнуйся, я пока побуду здесь, – знакомый мужской голос выудил меня из сна. – Срочно так срочно, можешь ехать. Позвони вечером, расскажешь, как офис без меня прожил.

Я резко поднялась на локтях и тут же рухнула назад, на мокрую от пота подушку. Комната поплыла и задрожала. Сколько я так лежу? Кто приходил?

– До свидания, – ответил Арсен, и входная дверь защелкнулась.

Шеф у меня дома?

Я паническим взглядом окинула комнату. На столике не моя чашка. Какое-то лекарство, салфетки, градусник. Я укрыта чужим одеялом. Лежу в чистой, но не моей постели. Кто-то сменил простынь и пододеяльник, пока я была в отключке.

Я осмотрела себя  и зажмурилась. Кто меня раздевал? Кто трогал мое тело без разрешения?

Как же все болит. Невыносимо. Продерла липкими пальцами спутанные волосы и застыла от шороха в дверях. Повернула медленно голову.

– Проснулась? – Лиманов стоял в дверях, прижавшись плечом к косяку и сложив на груди красивые сильные руки. Он выглядел немного уставшим, но вполне свежим. Только лицо слегка румянилось на щеках.

– Как, – я зарделась и выше подтянула одеяло, – ты, – поправилась, – вы, тут оказались? Что произошло?

Арсен спокойно прошел в комнату, на нем были домашние брюки и светлая футболка. Босые ноги тихо ступали по моему старенькому ковру. Мужчина потянулся к чашке и протянул ее мне.

– Это липовый чай, Лена заварила. Она сидела возле тебя всю ночь, а я только час назад приехал.

Я осторожно перехватила напиток, а шеф вдруг накрыл мои руки своими.

– Тебя не было на работе. Знаю, что предупредила о болезни, но я все равно переживал. Попросил Лену вечером заехать, не хотел навязываться, а тут… ты в жутком состоянии, с температурой за сорок, квартира на распашку, посуда побита. Это ты скажи, что случилось?

– Побита? – сглотнула я. Его руки обжигали мне кожу сильнее чем горячая чашка.

– Да, – он пристально смотрел в глаза, а я чувствовала, как медленно к горлу подкатывает ужас. Помню, что поговорила с Вороном, переволновалась, кто-то позвонил в дверь. И все выключилось. Какие-то обрывки, хриплый голос, ночной кошмар, а потом полный туман.

– А Лена что говорит? Во сколько она пришла?

– Около десяти.

– Что?

Когда в дверь позвонили, было слегка за восемь. Кто перенес в комнату, когда я упала в обморок? Кто был со мной до прихода подруги? Что. Он. Делал?!

И тут взгляд зацепился за стену.

Арсен проследил и, мягко улыбнувшись, сказал:

– Красивое фото, атмосферное, хороший ракурс, и пойман отличный момент. Ты делала?

Под пальцами захрустела чашка. На стене, приколотая булавкой, висела небольшая картинка. Висела криво, будто кто-то наспех ее прицепил. Висела метко, чтобы я увидела, когда проснусь. Она не вписывалась в серый интерьер квартиры. Она не вписывалась в мое восприятие. Она просто была здесь лишней!