— Гуляю…

— Тогда, может, пройдемся вместе? Давно хотела расспросить тебя поподробнее о той девушке, что татары с собой при бегстве забрали. Она что, невеста твоя была?

Подобная осведомленность, пусть даже неправильная, еще больше ошарашила молодого ратника. Он густо покраснел, благодаря всех святых, что темнота не может выдать эту неприличную для воя слабость.

Но тема была подсказана, и беседа завязалась. Мало-помалу Иван оправился от смущения, начал говорить спокойно и даже иногда шутил, с тихим восторгом замечая, как на щеках собеседницы появляются симпатичные ямочки. От грустной темы про Андрея и Любаню перешли к беседе о кашинском житие-бытие Алены в отцовском доме, затем как-то случайно дошли и до завтрашней охоты.

— Хочешь, я попрошу сейчас папочку, чтобы для моей охраны он тебя назначил? — испытующе предложила девушка. И, словно торопясь объяснить это странное предложение, добавила: — С тобой хоть можно будет о чем-то там поговорить. А то дадут мужика старого, будет лишь сопеть рядом да носом шмыгать.

— На охоте не шибко-то разговоришься, — попытался поправить Иван. — Заругают, что зверя отводим. Там боле стрелять придется.

— А я не люблю в зверей стрелять, — с обезоруживающей откровенностью ответила Алена. — Это маманя моя аж дрожит, как серну или лося увидит.

— Пошто ехать тогда?

— Отец велит. Княжьи все едут, ну и его семья должна там быть. А может, и показать кому хотят ненароком. Нянька баяла, что какого-то новогородского боярчука тятя для меня присматривает уже.

Иван вдруг вспомнил короткий разговор боярина с Ярославом. Там действительно упоминали про гостей из вольного града на Волхове. Выходит, завтра отец устроит нечто вроде досрочных смотрин. И, коли невеста приглянется, вскоре уже и до сватов дойдет.

Он позабыл о той пропасти, что отделяла смерда от дочери приближенного самого Михаила. Сейчас он видел перед собой девушку, на которую хотелось смотреть вечно, и известие о боярчуке вызвало в душе острую и долгую боль.

— Так сказать тяте про тебя? — явно не замечая душевных мук Ивана, напомнила Алена.

— Дак это… договорился я уже! Сам! — неожиданно для себя и девушки выдавил Иван и вновь покраснел густо-густо. Словно в детстве, когда отец ловил его в прирубе у бочонка с медом, в который пацан запускал тихонько свою проворную немытую ладошку.

— Договорился? С кем? С моим отцом?!

Интонация голоса, а также та очевидная глупость, что таилась в ответном вопросе, лучше всяких слов говорили о том, насколько девушка поражена таким оборотом дела.

— Не врешь? — взяв парня за руки, заглянула она в глаза, чуть запрокинув голову. Из-под шапки змеей выползла коса и закачалась в морозном воздухе.

— Не вру. Три куницы обещал Ярославу, коль к тебе приставит.

Слова сами сорвались с уст, прежде чем Иван сообразил, что этим откровением может здорово навредить своему десятнику. Но разум в тот миг был слабее чувств!

— Елена-а-а! — разнесся в темноте зычный голос няньки. — Ступай домой, матушка кличет!

— Иду! — тотчас отозвалась девушка.

Она еще раз заглянула в лицо Ивана, чему-то вдруг тихо, радостно рассмеялась и неожиданно неуклюже чмокнула губами его чуть прохладный нос. Развернулась и бросилась бегом к теремам.

Удар шестопера или кистеня не смог бы ошеломить и потрясти бедного парня сильнее, чем эта девичья шалость. Дыхание перехватило. И потребовалось немало времени, чтобы легкие набрали новую порцию воздуха.

Он стоял на одном месте долго, без мыслей и желаний. Лишь все та же детская улыбка властвовала на лице. Наконец парень тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, поднял жменю чистого снега и умылся.

— Эва! Вот это дела! Ой, Ванька, Ванька, быть тебе точно поротым! Ну и пусть, а только я ей отвечу тем же!! Только уже в губы, и пусть потом хоть на плаху кладут!! Люба она мне, ой люба! И пошто боярской дочкой уродилась?

Большинство дружинников уже улеглись спать, когда Иван вернулся в избу. Ярослав оторвал голову от подушки:

— Где шастал так долго?

— Коня проверял. Показалось давесь, что одна подкова болтается. Все нормально.

— Справу подготовил?

— Да.

— Тогда лезь на полати. Завтра подниму до света.

И захрапел, едва коснувшись лохматой взъерошенной головой подушки.

Иван юркнул под тяжелую выделанную лосиную шкуру, служившую ему одеялом. Но последовать примеру десятника не смог, обуреваемый радостными размышлениями и воспоминаниями. Лишь через час Дрема смогла наложить на него свои невидимые и легкие лапы…

Леса Владимирской Руси четырнадцатого века значительно отличались от тех, что оставил век двадцатый нам и нашим потомкам. Сплошным пологом тянулись вековые деревья вдоль берегов рек и их заливных долин, непроницаемым для солнечных лучей шатром закрывая громадные пространства. Смердам-землепашцам приходилось вести с ними непрерывную тяжкую борьбу за то, чтобы отвоевать новую пустошь под новые посевы.

Дороги были немногочисленны. Летом частенько непроходимы в низинах и болотистых местах. Лишь между основными городами княжеств поддерживались они в относительном порядке. При большинстве же поездок вьючные кони заменяли телеги для торговцев, ратников, сборщиков княжьей и ордынской дани.

Реки были поистине универсальными путями сообщения тех времен. В теплое время года они несли на себе большие и малые ладьи, по ним сплавлялся лес для плотницких работ. Зимой по толстому льду рысили всадники и с лихим посвистом кучера летели открытые сани и утепленные возки, а следом серебристым облачком кружился потревоженный полозьями сухой мелкий снег.

Многочисленная княжья охота тронулась со двора с рассветом. Их было более сотни, тех, кому в этот день надлежало стрелять и колоть, тех, кому по долгу службы должно было помогать первым и охранять их от непредвиденных напастей. Согретые сытным завтраком и доброй чаркой вина мужчины оживленно переговаривались. Женщины ехали потише, позевывая или мило улыбаясь собеседникам и с врожденным изяществом отводя от лица тяжелую еловую лапу.

Еще большее количество слуг и жителей окрестных деревень уже давно находились в глубине бора. Расставленные умелыми ловчими, они образовали громадное полукольцо и теперь лишь ждали, чтобы по команде начать движение, постепенно уменьшая людскую дугу и сгоняя все живое на линию, где уже должны были быть расставлены на номерах стрелки.

Иван и его напарник Олежко, приставленные Ярославом для охраны жены и двух детей боярина Василия, ехали ближе к хвосту колонны. Здесь были те, кто не слишком-то горел душою в преддверии кровавой забавы и скорее выполнял своеобразный придворный долг. Это, правда, не относилось к боярыне Евдокии, сухощавой статной литовке, восемнадцать лет назад волею судьбы и родителей переехавшей из западных лесов в восточные, закрепляя политические интересы своего дяди Гедимина. Приняв православную веру, она достойно несла свой крест, родив Василию пятерых детей, двое из которых умерли в раннем детстве.