Впереди, на горизонте, гора Парнас. Седая и очень убедительная.

– Куда?

Ну вот так, если честно. Совсем честно. У меня же есть дом. Работа. Друзья. Родители. Родина. Какой Родос? Кто тебя там ждет? Сказка закончилась вместе с отпуском, старина. Что у нас может быть с Катариной? Мы ведь такие разные. Аэропорт. Сдаваться. Выдворяться из страны. И уже не скоро сюда вернуться. Совсем не скоро. Может быть, никогда.

Или все-таки порт? Паспорт не спросят. Добраться морем до острова. Попросить у Марко руки дочери. Остаться там. Ведь границы – условность. Ну так, по большому счету. Быть с любимой, забыть о вечной зиме. Научиться греческому. Вон Мохаммед же выучил. И в конце концов, надо же выяснить: как мама Нюра потеряла глаз?

– Куда?

Друг вопросительно смотрит на меня.

Мне не надо к Оракулу.

Мне не надо кидать монетку.

Я уже сделал свой выбор.

Ведь выбор – это наше единственное оружие в вечной борьбе с будущим.

На скольких языках мира вы слышали шепот: «Я люблю тебя»?

А также другие прекрасные ночные слова?

А сколько вам лет? Ну, тогда еще не все потеряно.

Посмотрите вот на того мужчину. Вон на того, который сидит возле окна номера в отеле. Он сейчас смотрит на скалы и разговаривает с Богом.

Хотите подслушать? Я, честно говоря, тоже. Давайте, но только очень осторожно, ладно? Ведь, когда вы молитесь, вы же это делаете не вслух.

– Спасибо! Спасибо тебе, прекрасный. Спасибо. Это и вправду – чудо.

Я много раз просил тебя: сделай так или так.

Рекомендовал тебе: пусть сложится вот таким образом.

Сотни раз молил, чтобы не упал самолет.

Чтобы дети родились здоровыми.

Чтобы наши с женой отношения наладились.

Чтобы мама выздоровела.

А когда все это происходило: самолеты приземлялись, а маме становилось легче, я забывал тебя благодарить.

Хотя кое-что ты, конечно, делал по-своему, дружище.

Но, знаешь, у меня совсем нет претензий. Только вот это: спасибо.

И еще: я люблю тебя!

Я пью за тебя!

Мужчина поднял бокал с шампанским и чокнулся с небом. Сделав глоток, он продолжил:

– Кхе… Мой самый странный тост…

И вот эти четыре дня здесь – это же сделал ты, правда?

Каждое мгновение я проживаю здесь осознанно.

Вот хотя бы сейчас. Все, что может во мне чувствовать, – ликует.

Мои уши слышат шум теплого моря и эту удивительную песню из радиоприемника.

Мой нос ощущает запах красных цветов на балконе и собственной кожи, затвердевшей под солнцем.

Мои вкусовые рецепторы отсчитывают секунды послевкусия вина и нежатся от массажа его пузырьков.

То, что притаилось между ребер, называется душой, да, Бог?

Я ощущаю всю ее нежность. Там так щекотно и легко, что хочется плакать.

И плачу, ты видишь?

Это от любви к тебе. Я люблю жизнь.

Кожу тихо-тихо трогает занавеска, надуваясь под порывом ветра.

А мои глаза видят эти горы, которые оседлали облака, эту синь и невероятный закат.

А если я обернусь, то увижу спящую Кошку.

Ты же знаешь, как я люблю ее, Бог?!

Вот ее парень и моя жена. Они ведь так далеко отсюда. Так, что их просто нет.

Они в принципе не существуют, верно?

И раз Ты допустил это, значит, это правильно.

Уж мы-то с тобой понимаем друг друга. Спасибо Тебе.

Спасибо, чудесный.

Красиво, правда? Еще бы. Сейчас он проживает один из самых важных моментов в своей жизни. И один из самых честных. Но давайте я вас уже с ним познакомлю. Его имя – Артур. Он – юрист. Успешный? Да, иначе что бы он сейчас делал здесь, в Монте-Карло? Разводится. Двое детей. В данную минуту он счастлив. Он понимает, что это счастье скоро пройдет, но прячет это понимание поглубже. Вечного праздника быть не может. Поэтому старается прожить здесь и сейчас. Да, еще он упомянул Кошку. Это… Как бы ее описать… Ну какую девушку рано или поздно не называли Кошкой? Она. Подождите, сейчас проснется, потом расскажу.

Артур подмигнул небу и взял фотоаппарат.

Кошкины губы полураскрыты.

Щеточки ее сомкнутых ресниц, как будто клавиши пианино, ждут, когда на них сыграет какой-нибудь пианист ростом с кузнечика.

Артур зажмурился, чтобы прогнать слезу, и сделал несколько кадров.

Кошка отреагировала на звук камеры, потянулась и чмокнула губами. Волосы скрыли лицо. Он сфотографировал еще.

Любимый человек, когда он спит. Есть ли зрелище более нежное? Это совершенно отчетливые ощущения, когда ты понимаешь, что вот можешь сейчас положить его на ладонь и осторожно спрятать в карман. Тот, что на подкладке пиджака, рядом с сердцем. Ты можешь наслаждаться любимой безраздельно и бесконечно долго. Еще и еще раз гладить взглядом ее лоб, шею, трепать волосы.

– Почему ты так смотришь, милый? О чем ты сейчас думаешь? Ты что, плакал? – Она проснулась.

– Нет. То есть да. Я плакал. Оттого что хорошо. Знаешь… такое… такая выносимая легкость бытия. Я слышал, что бывает невыносимая, а у нас с тобой на грани. Когда хочется вместе не умереть, а наоборот – жить, понимаешь? Долго-долго жить.

Кошка улыбнулась. И Артур, вдохновленный, продолжал:

– Думаю о тебе. О том, что хочу запомнить этот момент. Остановить эту секунду. Если бы я снимал кино, этот кадр я включил бы в фильм. Снимал бы прямо в этой гостинице, с этими развевающимися занавесками, с тобой. Если бы я писал книги, я зафиксировал бы каждую деталь этого утра. Как ты просыпаешься. Улыбаешься, хмуришься. Написал бы о том, какая ты.

Кошка потянулась к столику у изголовья кровати за бокалом:

– Милый, милый. Сколько нам здесь осталось? Два дня, да? Я так не хочу, чтобы это заканчивалось. Ну почему нам всегда так хорошо вместе? Знаешь. Если подсчитать, сколько раз за это время я сказала «Как же замечательно», получится больше тысячи. Ведь да? Ты что, фотографировал меня? Дай посмотреть.

Пока они возятся друг с другом и с «Никоном», я расскажу вам их истории.

Десять лет назад они познакомились, и у них сразу все получилось.

Кошка переехала к Артуру. Ему было тридцать, ей – восемнадцать.