– Пытки… – задумчиво пробормотал Великий Бог.

Нет, такой человек, как тот, которого он видел в саду, не станет марать руки ножом. Предоставит заниматься этим другим людям. У Ворбиса другие методы.

– Они избавляют людей от скверны и ереси, – пояснил Брута.

– Но люди… не всегда… выживают в процессе?

– Это не имеет значения, – убежденно произнес Брута. – То, что происходит с нами в этой жизни, в действительности все это нереально. Да, иногда бывает немножко больно, но это неважно. Зато после смерти ты значительно меньше времени проведешь в преисподней.

– А если эксквизиторы ошибаются? – спросила черепашка.

– Они не могут ошибаться, – возразил Брута. – Их направляет рука… твоя рука… твоя передняя нога… вернее, твоя лапка…

Черепашка мигнула единственным глазом. Она вспомнила жар солнца, свою беспомощность и лицо человека, наблюдавшего за происходящим не с жестокостью, нет, куда хуже – с интересом. Кто-то наблюдает за чьей-то смертью только для того, чтобы узнать, сколько времени займет весь процесс. Это лицо Ом никогда не забудет. И разум, стальной сгусток разума.

– И все-таки, предположим, они ошибутся, – продолжала настаивать черепашка.

– Я не слишком силен в теологии, – ответил Брута, – но в завете Урна все объяснено предельно ясно. Эти люди хоть в чем-то да виноваты, иначе ты, в своей мудрости, не направил бы к ним квизицию.

– Правда? – Ом продолжал вспоминать то лицо. – Значит, они сами виноваты в том, что их пытают? И я действительно так сказал?

– «В жизни нас судят по тому, какие мы в смерти…» Урн Третий, глава VI, стих 56. Бабушка рассказывала мне, что после смерти люди предстают перед тобой, и они должны пересечь ужасную пустыню, а ты взвешиваешь их сердца на каких-то весах, – промолвил Брута. – Если сердце человека тяжелее перышка, ты отправляешь грешника в ад.

– Вот те на, – удивилась черепашка, а потом добавила: – Парень, а тебе не приходило в голову, что я не могу заниматься всем этим и одновременно бродить здесь с панцирем на спине?

– Ты можешь делать все, что захочешь, – возразил Брута.

Ом внимательно посмотрел на него.

«Он действительно верит. Он не умеет врать».

Сила веры горела в Бруте ярким огнем.

А потом правда ударила Ома так, как земля бьет черепаху, выпущенную из орлиных когтей.

– Ты обязан взять меня с собой в Эфеб.

– Я сделаю все, как ты велишь, – кивнул Брута. – И ты покараешь их огненным мечом и железными копытами?

– Очень может быть, – ответил Ом. – Но ты должен взять меня с собой.

Он пытался скрыть свои самые сокровенные мысли, чтобы Брута ничего не услышал. «Только не оставляй меня здесь!»

– Но ты можешь попасть туда значительно быстрее, если я оставлю тебя в Цитадели, – продолжал Брута. – В Эфебе живут одни нечестивцы. Чем быстрее он будет очищен, тем лучше для всех. Ты можешь перестать быть черепахой, налететь на них огненным ветром и уничтожить эту страну.

Ом думал об огненном ветре, а черепашка думала о бескрайних просторах пустыни, о чириканье и грустных вздохах богов, которые угасли до обычных джиннов и голосов в воздухе.

Боги, у которых не осталось верующих…

Ни одного. Даже одного верующего – и то достаточно.

Боги, которых оставили…

А что касается пламени веры, горящего в Бруте… Целый день Великий Бог Ом бродил по Цитадели, и за весь день ему удалось найти только одного верующего.

Б'ей Реж пытался помолиться.

Он давно уже не пробовал этим заниматься.

Да, конечно, были восемь обязательных ежедневных молитв, но, когда на землю спускалась чернильная ночь, вместе с ней приходили мысли: генерал-иам прекрасно понимал, что такое эти обязательные молитвы. Привычка. Возможно, удобная пауза для размышлений. А еще – метод измерения времени.

Молился ли он когда-нибудь по-настоящему? Открывал ли душу и сердце чему-то вне себя или над собой? Наверное, да. Быть может, когда был молодым. Он даже не помнил, когда это было. Кровь смыла все воспоминания.

Он сам во всем виноват. Иначе быть не может. Он уже бывал в Эфебе. Столица, возведенная из белого мрамора на скале, что нависала над синим Круглым морем, даже понравилась ему. А еще он посещал Джелибейби, этих безумных жителей речной долины, которые верили в богов со смешными головами и помещали своих мертвых в пирамиды. Он бывал даже в Анк-Морпорке, на другом берегу моря; жители этого города верили в любого бога, пока у него или у нее были деньги. Да, в Анк-Морпорке были целые улицы, на которых теснились всевозможные храмы, словно карты в колоде. И никто никого не пытался сжечь – пожары, конечно, случались, но только в тех случаях, которые считались нормальными для Анк-Морпорка. Никто никого не трогал, каждый сам выбирал себе свой рай и свой ад, куда и направлялся той тропой, которая ему больше нравилась.

Сегодня он выпил слишком много вина. Обнаружь его тайные запасы квизиция, он бы через десять минут оказался на пыточном станке.

Да, в этом старине Ворбису не откажешь. Когда-то, давным-давно, квизицию можно было подкупить, но не сегодня. Главный эксквизитор вернулся к основам. В нынешние дни царила демократия острых ножей. А наиболее активно иски ереси велись на высших уровнях церкви. Ворбис объяснил все крайне ясно: выше по дереву – тупее пила.

О, куда же ушла та старая, добрая вера…

Он снова закрыл глаза, но продолжал видеть то рога на крыше храма, то фрагменты предстоящей бойни, то… лицо Ворбиса.

Ему понравился тот белый город.

Даже рабы там были довольны жизнью. Обращение с рабами подчинялось определенным правилам. Некоторые поступки по отношению к ним были запрещены. Рабы даже имели собственную цену.

О Черепахе он узнал именно там – и уловил в этом здравый смысл. «Вроде все разумно, – подумал он тогда. – Имеет смысл». Смысл, не смысл, а подобные размышления приведут его прямиком в преисподнюю.

Ворбис все о нем знает. Иначе и быть не может. Шпионы эксквизитора повсюду. Жаль Сашо, он принес немалую пользу. Интересно, сколько Ворбису удалось из него вытянуть? Неужели он все рассказал?

Ну конечно, а как же еще? Он наверняка все рассказал.

Что-то внутри Б'ей Режа оборвалось.

Генерал-иам посмотрел на висевший на стене меч.

А почему бы и нет? Все равно ему уготованы вечности вечностей в огненных преисподних…

И это знание в некотором роде дарует свободу. Когда самое меньшее, что с тобой могут сделать, – это все, что угодно, самое большее уже не кажется столь ужасным. Если его собираются сварить, как ягненка, почему бы не быть зажаренным, как барану?

Генерал-иам с трудом поднялся на ноги и после пары попыток снял ножны со стены. Покои Ворбиса неподалеку, если, конечно, он сумеет подняться по лестнице. Один удар, и все будет кончено. Он мог разрубить Ворбиса пополам без малейшего усилия. А потом… возможно, потом ничего не случится. Где-то живут люди, разделяющие его взгляды. В любом случае можно спуститься к конюшням, а к рассвету его ищи-свищи. Может, ему даже удастся добраться до Эфеба, пересечь пустыню…