он симулянт! — выдает подруга, стоит мне принять вызов.

— Температуры нет? А кашель? — Зажав телефон между плечом и щекой, быстро мою руки и выхожу в коридор.

— Ни-че-го! — по слогам произносит Лена. А затем смеется: — Говорит, учительница сказала что-то плохое и захотелось к маме.

— Ясно. — Облегченно выдыхаю. Не только мне сегодня захотелось солгать начальству и сбежать домой.

— Ну, раз ясно, тогда принимай!

— То есть?

— Мы уже подходим к тебе!

— Вы рядом? — Телефон скользит из руки. Чудом успеваю его удержать.

— Да, — смеется Лена. — Ты сказала, что у тебя последняя пациентка. Вместе поедем домой.

— Лена...

Обернувшись, я замечаю идущую по коридору Шаталову и спешащего ей навстречу Савойского. Чувствую любопытные взгляды других пациентов.

Пока ничего страшного не произошло, но нехорошее предчувствие обжигает внутри как кипятком. «Они не должны встретиться», — проносится в голове, и с шага я стремительно перехожу на бег.

Лечу по коридору, будто обязана остановить что-то важное. Не оглядываюсь, когда Вероника кричит о каких-то анализах. Распахиваю дверь...

И чуть не сбиваю с ног нового совладельца клиники, который, вместо того чтобы войти, удивленно пялится в сторону дороги.

Глава 18. Чужой ребенок

Иногда мужчине нужна женщина, а иногда — дефибриллятор, чтобы пережить поступки этой женщины.

Марк

Две чертовых недели я запрещал себе соваться на порог этой клиники.

Две недели вкалывал как проклятый над новым проектом, не думая и не вспоминая о вредной врачихе с неправильными ушами.

Две недели как пацан просыпался по ночам от болезненной эрекции и по часу морозил себя в душе под ледяными струями.

Почти простыл.

Почти выстудил всю ту дурь, которая сносила крышу.

Почти вернул себе способность нормально мыслить и принимать правильные решения.

Но сейчас...

Один случайный взгляд в сторону... против воли, словно за плечо кто-то дернул.

Одно хмурое детское лицо...

И я чувствую, как по мне едет трамвай. Старый! Тяжелый! С красными боками, проржавевшей гармошкой и огромными круглыми фарами.

Неспешно. Будто одного столкновения мало и надо размазать по рельсам, протащить кишками по железу как можно дальше.

Жестко. До шума в ушах и острой боли за ребрами.

Из-за нее ни вдохнуть, ни отвернуться не получается.

Словно гребаный маньяк, смотрю в лицо мальчишки. На такие же глаза, как у меня. Такую же родинку над правой бровью. На прищур, мой... Зеркальный! Только с разницей лет в тридцать. И медленно отъезжаю.

Невозможно. Бред. Галлюцинация.

Мозг даже не пытается найти объяснение. Как бездушный барабан в новогодней лотерее, выкидывает первые попавшиеся варианты. И не позволяет сделать хотя бы шаг. К дороге. Или от нее.

Так и стою деревянным истуканом, пока в грудь не врезается что-то горячее и упругое. Неожиданно и резко, как разряд дефибриллятора.

— Извините... — слышу я женский голос. Вроде знакомый, но какой-то не такой. Хриплый.

— Да?..

Не хочу поворачиваться. Умом понимаю, что хватит! Нельзя смотреть на чужого ребенка так пристально. Нельзя сходить с ума от обычного сходства. Однако это сильнее меня. Какая-то сверхсила!

— Марк... — Женский голос становится еще тише. Бьет моим собственным именем по нервным окончаниям. Рикошетит за грудиной, заставляя вздрогнуть.

— Лиза?

Четырнадцать дней порознь, регулярная заморозка под холодным душем, сотни причин убраться подальше — все летит псу под хвост. Ничего не остается.

Склонив голову, скольжу взглядом по темной макушке и белому халату, по огромным голубым глазам и нежным губам.

Женщина из снов. Старых и новых. Теплая, настоящая. И испуганная, будто не только со мной творится сейчас неладное.

— Простите. — Градская пытается выбраться из объятий. Толкает в грудь. Дергается.

Как всегда боевая и такая... своя, что скручивает от желания сжать ее до тонкого вскрика. И рвануть к ребенку, который тоже остановился и смотрит на нас как на призраков.

— Ты?.. — Наверное, нужно сказать что-то еще, но извилины скрипят, как тормоза того самого трамвая.

Какая-то важная мысль зудит в сознании. Мелькает между графиками, кредитами и сделками, которыми загрузился по самое не балуйся. Всплывает неясным намеком и тут же исчезает, как мобильная связь в глухом лесу.

— Вас... Вас там жена после эко дожидается. — Градская приходит в себя быстрее, чем хотелось бы.

Как и я, она не моргая смотрит на девушку и ребенка. Ежится, когда они резко разворачиваются. И до боли толкает меня острым локтем под ребра.

— Жена?.. — Помню это слово. Знаю значение. Только в душе ничего не откликается.

— Проклятие! Шаталов, вы вообще меня слышите?

На улице тепло, но ее трясет. Зуб на зуб не попадает.

— Ты видела его?

— Шаталов, у вас с головой проблемы?! Здесь школа рядом. — Докторша обхватывает себя руками и пятится назад. — Дети в это время толпами ходят.

— Ты. Видела? — произношу с паузой.

Становится важно услышать ее ответ. Как подтверждение, что я не сошел с ума. Как гарантия... сам не понимаю чего.

— Если подождете еще пару минут, с дюжину таких насчитаете.

— Ты видела! Просто скажи это.

— Сказать? — На бледном лице красными пятнами проступает румянец. — Говорю! Шаталов, у вас крыша поехала.

Уже без всякого страха она подходит ко мне вплотную. Смахивает невидимую соринку с лацкана пиджака и болезненно кривится.

— А еще вас любимая жена в клинике ждет. Возможно, беременная. Постарайтесь взять себя в руки. Если все будет в порядке, через девять месяцев получите своего собственного ребенка. Может, не настолько похожего, как случайные встречные, но точно вашего.

Слова хлещут будто пощечины. Пронимают не хуже ледяного душа.

Так и хочется встряхнуть эту упрямую женщину. Вернуть ту, что испуганно смотрела на чужого ребенка и дрожала в моих объятиях.

Хочу этого больше всего на свете. Не помню, когда ощущал такое сильное желание.

— Лиза... — От одного ее имени нутро в бараний рог скручивает.

Еще секунда, и, наверное, сорвался бы. Однако взгляд останавливается на приоткрытой двери клиники. На Насте, которая, поджав губы, смотрит на нас сквозь линзы солнечных очков. И вместо того чтобы заниматься Градской, я достаю телефон и набираю номер службы безопасности.

Глава 19. Короткая передышка

Сильные девочки тоже плачут.

После рождения Глеба я почти никогда не болела. На такую роскошь, как болезнь, банально не было времени. Но сейчас, стоит