– Как поживаете, мистер Во? – говорит Фриман.

– Меня зовут Во, а не Вуф, – отвечает тот.

– Но я и назвал вас мистер Во.

– Нет, нет, я отчетливо слышал, как вы сказали Вуф.

На интервью Во признается, что его худший недостаток – раздражительность.

– Что вас раздражает? – спрашивает Фриман.

– Абсолютно все. Неодушевленные предметы, люди, животные, что угодно.

Чета Стравинских и Во встречаются в «Амбассадоре» на Парк-авеню. В Америке Во всегда не в своей тарелке: местные жители кажутся ему малоприятными, и он огорчает их наблюдениями вроде: «Конечно, американцы трусы. Почти все они потомки негодяев, убежавших от своего законного монарха из страха перед военной службой».

Вскоре Стравинский узнает, что острый язык Во в жизни ранит еще больнее, чем в книгах. «Не из тех людей, которые сразу вызывают симпатию», – думает он. После взаимного представления Стравинский спрашивает Во, не хочет ли он виски.

– Я не пью виски прежде вина, – отвечает Во таким тоном, будто его слегка ужаснуло невежество Стравинского.

Такое впечатление, что Во развлекается, демонстративно оборачивая против Стравинского каждую его реплику, вежливую, веселую или умиротворяющую. Сначала Стравинский заговаривает с Во по-французски, но Во отвечает, что не знает этого языка. Миссис Во вежливо ему возражает, но тут же получает отповедь.

Беседа продолжается не без заминок. Стравинский говорит, что восхищается Конституцией Соединенных Штатов. Во отвечает, что осуждает «все американское, начиная с Конституции». Они делают паузу, чтобы изучить меню. Стравинский рекомендует курицу; Во указывает, что сегодня пятница.

«То ли мистер Во неприятный человек или всего лишь до нелепости лукав, не могу сказать, – вспоминает Стравинский[33]. – Гораций Уолпол где-то сказал, что после неприятности самое плохое – чрезмерная приятность. Я лично поменял бы их местами, хотя и допускаю, что при близком знакомстве неприятный человек переносится тяжелее». Изо всех сил стараясь нащупать общую почву, Стравинский делает попытку связать свою недавнюю торжественную мессу с темой текущего лекционного турне Во.

– Любая музыка для меня откровенно мучительна, – отвечает Во.

Единственный предмет, по которому они более-менее приходят к согласию, это похоронные обычаи Соединенных Штатов. Стравинский впечатлен знаниями Во. Во утверждает, что он «все устроил, чтобы его погребли в море», хотя впоследствии оказывается, что это просто его очередная маленькая дразнилка.

«Бербэнк-Студиос», Лос-Анджелес

Декабрь 1939 года

Игорь Стравинский сам по себе не самый легкий человек, но Уолт Дисней этого не знает, когда композитор приезжает к нему на студию.

Дисней на пике своего успеха. Микки-Маус и Дональд Дак – самые долгоиграющие и прибыльные звезды Голливуда за всю его историю, а недавний мультфильм Диснея «Белоснежка и семь гномов» принесет 8 миллионов. Он только что построил себе роскошную студию в Бербэнке размером с небольшой городок со своими улицами, электрической сетью и телефонной станцией.

Встретившись на званом ужине с Леопольдом Стоковским, дирижером Филадельфийского оркестра, Дисней говорит ему о своей идее: снять двадцатиминутную версию «Ученика чародея» Поля Дюка в главной роли с Микки-Маусом. Мысль оживить при помощи мультипликации великие музыкальные произведения Стоковский встречает с огромным воодушевлением. Он предлагает Диснею изобразить в цвете и другие сочинения: например, токкату и фугу ре минор Баха. Дисней видит ее оранжевой.

– О нет, я вижу ее фиолетовой, – возражает Стоковский.

Скромная задумка Диснея раздувается в полнометражный фильм, утопающий в классической музыке. Оба не на шутку распаляются; ни одна идея не кажется им слишком сумасбродной. Стоковский предлагает экранизировать прелюдию Дебюсси «Звуки и ароматы реют в вечернем воздухе», объясняя, что он всегда мечтал ощутить аромат духов в кинотеатре. Дисней впадает в раж.

– А это мысль! – говорит он. – Можно сделать так, чтобы духам специально дали такое название… чтобы выпустили такие духи – и это все можно раздуть в газетах! Суперидея!

Дисней представляет себе ряд кадров, изображающих зарождение мира с вулканами и динозаврами. Но какую взять музыку? Референтам не приходит в голову ничего, кроме «Сотворения мира» Гайдна, но Диснею кажется, что в нем недостаточно темперамента. Но тут Стоковский обращает его внимание на «Весну священную» Игоря Стравинского[34]. Дисней прислушивается к нему и тут же хватается за идею. Он предлагает Стравинскому 5 тысяч долларов за права, хотя Стравинскому эта сумма запоминается как 10 тысяч. По его словам, Дисней намекает ему, что если Стравинский не даст разрешения использовать музыку, Дисней все равно это сделает: дореволюционное авторское право у русских уже не действует.

Стравинский принимает предложение; Дисней на всех парах летит вперед. Вскоре уже сотрудники «Бербэнк-Студиос» работают в окружении клеток с животными, включая игуан и детенышей аллигаторов, и опытные художники-мультипликаторы внимательно рассматривают, как они двигаются. Дисней пышет энтузиазмом: «Все должно выглядеть так, будто студия отправила экспедицию на Землю шесть миллионов лет назад». Он настолько взбудоражен, что начинает высказывать спонтанные ассоциации, которые рождаются у него от музыки: «На том последнем БАМБАРАХ я так и вижу вулкан – но он все-таки на суше. Я чувствую, что это УМБАМБАРАХ! на суше, но все равно можно для начала попробовать воду и водяные смерчи». Слушая музыку, он так возбуждается, что выпаливает:

– Стравинский скажет: «О господи, я и не знал, что написал такое!»

Как выясняется, примерно так и сказал Стравинский на самом деле. В декабре 1939 года он приезжает в «Бербэнк-Студиос» на частный просмотр «Фантазии». Лента оставляет у него самые ужасные воспоминания. «Помню, кто-то предлагает мне ноты, я говорю, что у меня есть свои, а мне говорят: «Так все же поменяли». Так и оказалось. Инструментовку улучшили разными трюками, например, в «Выплясывании земли» духовые играли глиссандо на октаву выше. Порядок частей тоже перепутали, самые сложные выкинули, хотя это никак не спасло музыкального исполнения, которое было омерзительно».