Грузовик с капустой добирается до Айовы, когда, наконец, работники решают, что с них хватит. «Мы отвязали бочки, – годы спустя откровенничает один из них, – и вывалили в канаву».

Столь короткой встречи достаточно, чтобы Райт никогда не утратил веры в Гурджиева. Непонятным образом он прекращает ссориться с Ольгиванной. «Я уверен, Гурджиев велел Ольгиванне быть похитрее, потому что все изменилось», – замечает друг. Или, может быть, дело в капусте?

Время идет, «Талиесин» все больше напоминает гурджиевский Институт гармонического развития человека, особенно в его строго иерархическом взгляде на гармонию. «Никогда еще столько народу не тратило столько времени на удобство столь немногих», – замечает один недовольный ученик. К концу 1940-х у Райтов вошло в обыкновение восседать на помосте и угощаться разнообразными блюдами в присутствии последователей, которым подавали яичницу[44].

Гурджиев и Райт иногда встречаются. Во всяком разногласии Райт уступает: речи нет о том, кто гуру, а кто ученик. Когда Гурджиев снова приезжает в «Талиесин» в 1939 году, Райт предлагает послать некоторых из его учеников к Гурджиеву в Париж.

– Потом они ко мне вернутся, и я с ними закончу.

– ТЫ закончишь! Ты ИДИОТ! – отрезает Гурджиев. – ТЫ закончишь? Нет. Ты начинаешь. Я заканчиваю!

В ноябре 1948 года Райт посещает Гурджиева в нью-йоркском отеле «Веллингтон», где тот остановился со своей разношерстной свитой. Гурджиев помещает Райта под эннеаграмму[45], сложенную из больших листьев, и внимательно выслушивает, как тот жалуется ему на проблемы с желчным пузырем.

– Я семижды врач, – объявляет Гурджиев и прописывает ему обед из баранины, авокадо и арманьяка с перцем.

Как ни странно, трапеза как будто помогает. Потом Гурджиев выносит фисгармонию.

– Сейчас я тебе сыграю музыку из монастыря, где Иисус Христос пробыл с восемнадцати до тридцати лет, – объясняет он.

Одно из самых ярких заявлений Гурджиева: «Я Гурджиев. Я НЕ умру!» Но он умирает, и меньше чем через год[46].

– Величайший человек в мире недавно умер, – заявляет Райт перед публикой на вручении ему медали в Нью-Йорке. – Его звали Гурджиев.

Отель «Плаза», Пятая авеню, Нью-Йорк

Осень 1957 года

Однажды осенью 1957 года Фрэнк Ллойд Райт, самый почитаемый в Америке архитектор, которому теперь уже девяносто лет, работает у себя в люксе нью-йоркского отеля «Плаза», как вдруг кто-то звонит в дверь. Это Мэрилин Монро пришла попросить его придумать для нее дом.

Со времени свадьбы в июне 1956-го Артур Миллер и его новобрачная Мэрилин Монро живут в его скромном двухэтажном доме возле Роксбери в штате Коннектикут. Дом построен в 1783 году на участке в 130 гектаров, засаженном плодовыми деревьями. С веранды за домом открывается вид на бескрайние окрестные холмы. Недалеко пруд с чистой родниковой водой, в котором можно плавать.

Миллеру, который любит жить за городом, вдали от гламурного мира знаменитостей, а также известен тем, что зря не транжирит денег, другого дома и не надо. А вот у Мэрилин другие планы. Она обожает сорить деньгами и твердо знает, что шикарно, а что нет. Ее уважение к себе неразрывно связано с возможностью тратить, и ей нужно только самое лучшее.

Подобно многим мужчинам, Фрэнк Ллойд Райт тут же падает жертвой очарования Мэрилин[47]. Он ведет ее в отдельную комнату, подальше от жены и сотрудников, и внимательно слушает ее идеи относительно дома. Он должен быть феерически роскошен. Сразу после ее ухода Райт погружается в архивы и выуживает оттуда план здания, который он начертил восемь лет назад: великолепная усадьба для состоятельной четы из Техаса.

Мэрилин ошарашивает бережливого Миллера своими грандиозными представлениями об их новом доме. «Я, как мог, постарался не драматизировать, что мы фактически не можем позволить себе осуществить все ее задумки, но, разумеется, я не мог полностью скрыть озабоченность». Она называет имя архитектора, и Миллер холодеет. Однако он прикусывает язык, надеясь, что здравый смысл восторжествует. «Это было что-то вроде ее подарка мне в виде уникального дома. Поэтому было бы неблагодарностью высказать даже сомнение в том, способны ли мы вообще финансировать хоть что-нибудь, построенное Райтом, поскольку Райта, как и ее, мало заботил вопрос расходов. Я мог только дать ему свободу действий и позволить ей рассудить, насколько это нам по средствам».

Однажды серым осенним утром Миллеры привозят Фрэнка Ллойда Райта в Роксбери. На Райте ковбойская шляпа с широкими полями. Во время всей двухчасовой поездки он сидит на заднем сиденье, свернувшись клубочком.

Втроем они входят в старый дом. Райт оглядывает гостиную и голосом, который, по описанию Миллера, «напоминает гундосую, протяжную манеру У. К. Филдса», пренебрежительно бросает:

– А, ну да, старый дом. Не тратьте на него ни цента.

Они садятся пообедать копченым лососем. Райт отказывается от перца.

– Никогда не ешьте перец, – говорит он. – Эта штука убьет вас раньше времени. Откажитесь от него.

После обеда Мэрилин остается в доме, а мужчины проделывают почти километр к вершине крутого холма, где будет строиться новый дом. Райт ни разу не останавливается, чтобы отдышаться, и это производит впечатление на Миллера. Наверху Райт оглядывает великолепный пейзаж, расстегивает ширинку и орошает холм, вздыхая:

– Да, безусловно, да.

Несколько секунд он осматривается, потом первым спускается с холма. Прежде чем войти в дом, Миллеру удается перекинуться парой слов с Райтом наедине. «Я решил, пришло время сказать ему то, о чем он так и не подумал спросить: что мы намерены жить довольно скромно и не хотим какого-то необыкновенного дома, чтобы пускать пыль в глаза всему миру».