Кардинально изменив тон, услышав который можно было бы предположить, что я – самая любимая ее родственница, она предложила мне проехать к ней в гости, чтобы «все обсудить». В гости к Надежде Георгиевне ехать мне совершенно не хотелось, с другой стороны, очень хотелось посмотреть их с Лешкой апартаменты, а также краешком глаза заглянуть в его комнату, где находится та самая половица, под которой скрыт тайник. Если он там есть, конечно. И что же сыночек насобирал на мамочку?

В общем, я согласилась. Выдра при входе в хозрасчетное отделение во весь рот улыбнулась Надежде Георгиевне, продемонстрировав железные зубы, свекровь даже потрепала ее по руке, я просто кивнула, выдра и мне улыбнулась, правда, немного уменьшила ширину растяжки губ.

На улице Надежду Георгиевну в «Вольво» ждал верный Коля, несколько удивившийся нашему совместному появлению: мой «Запорожец» был припаркован не прямо напротив входа в больницу, а за углом, поэтому Коля его не видел. В результате я поехала за Николаем и вскоре оказалась на Петроградской.

Дом Надежда Георгиевна выбрала старый, с толстыми стенами, но по двору темной зимней ночкой я бы пройти не решилась. Да и двор-то был не первый, а третий, после двух довольно низких арок. Когда мы проезжали под ними, «Вольво» чуть не задевала стены, правда, мой «запорыш» проходил довольно свободно. Чуть позже Надежда Георгиевна пояснила мне, что из-за высоты арок (вернее, ее отсутствия) Лешенька не может купить себе так любимый российскими пацанами «джип широкий» (в смысле «Гранд Чероки»). Приходится бедному мальчику на «шестисотом» «Мерседесе» ездить, подумала я. Достоин жалости Лешенька. Правда, как «Мерседес» просачивается в эти арки по ширине, тоже оставалось для меня тайной. Но и тут я получила ответ: телохранитель Дима – водитель-виртуоз, он в арку проезжает, оставляя не больше сантиметра от стен с каждой стороны.

В общем, мы оказались в крохотном третьем дворике-колодце. Здания, его составлявшие, насчитывали четыре этажа. Во дворе не стояло ни одной скамейки, не росло ни деревца, ни кустика. Если солнечный свет когда-то и попадал в окна этих квартир, то в лучшем случае – в окна третьего и четвертого этажей. По-моему, до первого и второго ни одному лучу было не дотянуться.

– Мне здесь нравится, потому что тихо, – объявила Надежда Георгиевна, подхватывая меня во дворе, когда мы обе вылезли из машин.

Она также добавила, что никто посторонний сюда не суется, так как все окрестные жители уже знают, кто тут живет.

Я вопросительно посмотрела на свекровь. Она тут же пояснила, что все квартиры во всех зданиях, составляющих дворик, принадлежат ей и Лешеньке. Я чуть не присвистнула. Хотя чему тут было удивляться? Подобного следовало ожидать. Насколько я помнила, Надежда Георгиевна всегда ненавидела соседей – и по лестничной площадке, и по дому, и со всеми ругалась, даже по самому незначительному поводу. Конечно, следовало ожидать, что она выселит остальных жильцов. Но во сколько это обошлось?..

Надежда Георгиевна установила лифт в одном из подъездов (вообще их тут насчитывалось три – во всех домах, кроме дома с аркой, в тот дом следовало входить из второго двора), чтобы «не утруждать каждый раз больные ноги». Насчет Надеждиных болезней я могла бы поспорить: по-моему, ее можно было пускать впереди паровоза, и если вставить в ее задницу пропеллер, он начнет крутиться. Да и, наверное, если она чем и мучилась в последние годы, то только «французскими» напастями – как и ее драгоценный сынок.

Хочу заметить, что внешне дома выглядели не очень презентабельно. Свекровь могла бы нанять кого-то их покрасить или хотя бы почистить фасады (например, по французской технологии, как делают в Париже – деньги-то есть), а то темные старые стены не очень подходили нефтяной королеве и ее сыночку. Или все-таки не хочет особо привлекать внимание?

Внутри здания, наоборот, был сделан очень дорогой ремонт. Я не знала названия использовавшихся материалов, которыми меня пыталась задавить Надежда Георгиевна. Свекровь тыкала то в стены, то в пол, то в потолок и поясняла, где брала кафель, светильники, паркет, лак и все прочее, что мне с гордостью демонстрировалось.

В апартаментах, где проживала сама Надежда Георгиевна, все было еще круче. Стены украшали картины, в углах стояли статуи, с потолка свисал тяжеленный хрусталь. Не обошлось и без старинных икон, которые, правда, в интерьер не особо вписывались, а если вспомнить про Надеждино партийно-коммунистическое прошлое… Правда, сейчас появилось много нововерующих (именно нововерующих, а не новообращенных, потому что этих типов язык не поворачивается так назвать, хотя бы из уважения к тем, кто искренне принял веру) из рядов бывших партийных и комсомольских работников. Активно крестятся перед камерами, батюшек на свои тусовки приглашают, даже постятся – или только говорят об этом.

Мебель была или из красного дерева, или из карельской березы, хорошо хоть стили в одной комнате не смешивались. Вазы поражали своим разнообразием, даже имелись китайские напольные, соседствовавшие с «папуасами», привезенными из каких-то экзотических стран. Я не говорю уже о подсвечниках, бра, столиках и стульчиках с резными ножками, обитых шелком диванчиках и всем остальном.

Но мне квартира свекрови показалась захламленной – пусть и очень дорогими вещами. Мы вчетвером (а часто и впятером, когда у нас живет бывший Надеждин муж) занимаем две небольшие комнатки, и я очень страдаю от отсутствия площади и ощущения простора. Но если у тебя есть возможность, то зачем ставить в каждый угол по статуе? Правда, я опять воздержалась от высказывания вслух своего мнения, так как его никто не спрашивал.

Мне хотелось посмотреть Лешкину комнату, и я спросила, где размещается бывший. Надежда Георгиевна выделила ему отдельную детскую?

Свекровь усмехнулась, заявила, что должна еще показать мне свой «будуар», отвела меня в комнату, где стены были обиты красным бархатом с золотыми нитями, а над кроватью (сексодром человека этак на четыре) висел красный балдахин, после чего мы снова вышли на лестничную площадку (Надежда жила на четвертом, последнем этаже, правда, имелся еще и чердак) и отправились в квартиру напротив: на площадке их было только две.

– Вот Лешенькина квартирка. Мальчик захотел жить отдельно. Но ты же понимаешь, Оля, что я не могу его отпустить далеко от себя. За ним же постоянно глаз да глаз нужен. А так и рядом, и отдельно.

Лешкина квартира оказалась полной противоположностью Надеждиной. Наконец я насладилась ощущением простора. Может, он так сделал специально? У матери показуха для многочисленных гостей (подозреваю, что обычно еще называется цена каждой вещи), а у Лешки – пусто. Не совсем, конечно…

У Лешки из нескольких комнат бывшей коммуналки был сделан… танцевальный зал, как выразилась Надежда Георгиевна. Как оказалось, бывший на заре туманной юности занимался бальными танцами (о чем со мной никогда не обмолвился ни словом, видимо, не хотел слушать мои комментарии – я бы не смогла сдержаться) и, когда заимел отдельную квартиру, оборудовал этот зал, где они с мамочкой принимают гостей.

– Ты понимаешь, Оля, мы тут фуршеты устраиваем, столы ставим вдоль стен… А потом у нас танцы. Фирменная черта наших с Лешей приемов. Когда к нам идут, все знают: будут танцы. У других-то просто нажираются или в баню ходят париться, а у нас кое-что оригинальное. Как в старину.