Кей вздрогнула от стыда и смущения. В досаде она повернулась на левый бок и свернулась комочком. Она еще крепче зажмурила закрытые глаза, пытаясь прогнать видение темноволосого дьявола по имени Ник.

Она умышленно воскрешала в памяти образ Керли. Не ребенка, а взрослого мужчины. Ее сжатые губы снова растянулись в улыбке. Ее брат, хвала Создателю, был прямой противоположностью Ника Мак-Кейба. И не только внешне.

Ник Мак-Кейб был беспринципным, падким на наслаждения язычником, который пил, ругался, играл в азартные игры и занимался любовью с бессчетным количеством женщин.

Керли Монтгомери — благослови Бог его чистое сердце — был высоконравственным, самоотверженным молодым Христовым воином. Он не пил, не ругался и не играл в азартные игры. И он не узнает женщины в библейском смысле этого слова, пока не свяжет себя священными узами брака.

Керли вытеснил мысли о Нике Мак-Кейбе, пока к ней тихо и незаметно подкрадывался сон. Где же, о, где же ты, Керли? Сейчас, в эту самую минуту? Что делал ее дорогой пропавший брат в самую глухую пору темной прохладной ночи Сан-Франциско?

В каких-нибудь нескольких кварталах от убогих меблированных комнат, в которых жила Кей, молодая красивая женщина с блестящими каштановыми волосами в волнении открыла дверь нарядного, хорошо обставленного дома на Валехо-стрит. Улыбаясь, она стремительно вбежала в дом.

Ее поджидал высокий молодой человек, Он быстро поднялся. Его мальчишеское лицо сразу же осветилось широкой улыбкой в ответ на счастливую улыбку молодой женщины.

Двое сошлись посередине комнаты, освещенной лампой. И сразу же оказались в объятиях друг друга. Они страстно, в волнении поцеловались, как будто со дня их последней встречи прошло много дней. А прошло всего несколько коротких часов.

— Я думал, эта минута никогда не наступит, — хрипло произнес мужчина, зарывшись лицом в ароматные каштановые волосы женщины.

— Я знаю. — Ее детский голос звучал приглушенно, потому что она уткнулась лицом в его белую рубашку. — Я так скучала по тебе.

— Представляешь? Я выиграл тридцать пять долларов в фараон в клубе Трехпалого Джексона.

— Замечательно! Я заработала сто долларов на чаевых. Он крепко обнял ее.

— Мы богаты.

— М-м-м. Ты голоден? Хочешь, пошлю за бифштексами и бутылкой вина?

— У меня разыгрался аппетит, — сказал он, вороша ее волосы, — но не на бифштексы.

Она рассмеялась, потом подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Теребя тонкими пальцами пуговицы его белой рубашки, она сказала:

— И у меня, милый. И у меня.

Они торопливо начали раздевать друг друга. Через несколько секунд короткий сверкающий розовый наряд женщины и одежда мужчины в беспорядке валялись на покрытом ковром полу. Обнаженные, они стояли в мягком свете лампы, прильнув друг к другу, жадно целуясь и шепча нежные слова.

Высокий худощавый мужчина собственнически прижимал к себе бледное, нежное тело миниатюрной женщины. Женщина стояла на цыпочках, обхватив его шею.

— А ты знаешь, — произнес он, глядя в ее сверкающие глаза, — что прошло уже почти двенадцать часов с тех пор, как мы последний раз занимались любовью?

Она по-девчоночьи хихикнула:

— Двенадцать часов и двадцать пять минут. Но кому понадобилось считать?

— Я люблю тебя, — произнес он. — Я так люблю тебя, что боялся, не дождусь, когда ты придешь домой.

— Я знаю, любимый, — выдохнула она, наклоняя голову и осыпая поцелуями его обнаженную грудь, — но сейчас я с тобой. Снова в твоих объятиях, где я и останусь.

— Да, — застонал он, прикрывая глаза.

Дрожа от наслаждения, мужчина осторожно отвел большими руками голову женщины назад. Взяв в ладони ее сияющее лицо, он снова заглянул ей в глаза.

— Обещай, что будешь любить меня весь остаток ночи, милая.

— Обещаю, — кивая, сказала она, — всю ночь. И каждую ночь.

Он наклонил к ней лицо. Она вытянулась на цыпочках, чтобы поцеловать его. Когда наконец они оторвались друг от друга, молодой человек, глаза которого искрились, произнес:

— Роуз, любовь моя. Моя Дикая Ирландская Роза. Я люблю тебя, Роуз.

— И я люблю тебя, — отвечала она еле слышным шепотом. Она с восторгом запустила пальцы в его густые волосы.

Вздыхая от избытка чувств, она захватила полные пригоршни огненно-рыжих кудрей, которые ей так нравилось трогать.

— Керли, — выдохнула она, — мой милый Керли.

Сумрачным ненастным сентябрьским днем пожилая цветочница-китаянка медленно толкала свою тележку вдоль Пасифик-стрит. Женщина была низкорослой и толстой, на ней были черные мешковатые штаны и блекло-зеленый шелковый жакет, вылинявший и потертый на воротнике и манжетах.

Ее покатые плечи сутулились. Водянисто-карие глаза по-совиному мигали, глядя на прохожих. Щеки ее свисали до самых уголков рта, образуя глубокие унылые складки.

Старая женщина двигалась вдоль Пасифик-стрит со скоростью улитки, толкая перед собой морщинистыми, со вздутыми венами руками скрипящую деревянную тележку, полную цветов.

Неожиданно она остановилась.

Ее водянисто-карие глаза мигнули, расширились и засияли новым светом. Усталые сутулые плечи на минуту расправились. Уголки опущенного рта сложились в улыбку.

Она увидела высокого худощавого мужчину, только что вышедшего из здания с белым оштукатуренным фасадом. Он стоял на тротуаре, подняв глаза к серому свинцовому небу и втягивая носом воздух, пахнувший дождем.

Волнистые черные волосы мужчины были аккуратно зачесаны с высокого лба назад. Он выглядел безукоризненно в белоснежной свежей рубашке и тщательно выглаженных брюках цвета буйволовой кожи. На ногах у него были коричневые кожаные английские ботинки.

Ник Мак-Кейб почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернув темноволосую голову, он заметил цветочницу и направился к ней, широко улыбаясь.

— Как поживает моя ненаглядная? — спросил он, протягивая к ней руку. Он легко коснулся морщинистой щеки старой женщины и добавил: — Ты сегодня замечательно выглядишь, Ку Джен.

Сияющая цветочница непроизвольно подняла испещренную прожилками руку, чтобы подобрать пряди жестких седых волос, выбившиеся из длинной, заплетенной сзади косички. Она с удовольствием наблюдала, как высокий молодой человек осторожно выбирает яркие цветы в нагруженной тележке. Ку Джен помогла ему отобрать самые свежие цветы.

Она передала Нику то, что услыхала сегодня утром на рыбном рынке Миссионерского причала.

Стреляя вокруг карими глазами, она наклонилась над тележкой и заговорила тихим заговорщицким голосом:

— Никорас, случиться очень печальная вещь. Еще два китайских ребенка потеряться вчера на улице.