От ее сладких слов у меня чуть не слиплось там, где не надо. Похоже, Иветта пыталась выглядеть настолько мягкой и зефирной, как только могла. Даже кремовое платье ее, если подумать, напоминало одну большую облачную конфету.

Но, даже не зная лично Иветту Рефар, я чувствовала, что все это ложь. Лишь фасад, за которым скрывается ядовитая змея. То был какой-то необъяснимый внутренний зуд, который будто говорил: держись от этой ведьмы подальше, она съест тебя с потрохами еще быстрее, чем Сафира.

Но вот что интересно: неужели то же самое ощущал и Альфиан?..

И если да, тогда почему Иветта до сих пор его правая рука?

Выслушав всю ее карамельную речь, принц кивнул и молчаливо выпил игристого вина, лишь бы не отвечать.

«Хитро!» – подумала я и сделала то же самое.

С тонкой, как червяк, улыбкой Иветта последовала нашему примеру. Так мы и пили, переглядываясь, словно трое заговорщиков, пока девушка на сцене наконец не перестала петь и распорядитель неожиданно не возвестил:

– Ронна Мартелла Довилье! С ее песней…

В этот момент он, похоже, понял, что я не уведомляла его заранее о том, что буду исполнять.

Снова проклятый реверанс принцу и его улыбающейся ведьме, и я поспешила к мчащему навстречу мне Ирвису.

– Ронна, как же так, что вы будете петь сегодня? У меня это не указано!

– «Медный закат», – ответила я, и с каждым словом мои глаза расширялись все сильнее. – Это… стихи, придуманные мной буквально… Да что же это такое?

Мой голос вдруг неожиданно почти превратился в мужской бас, доведенный до серьезной хрипоты многолетним курением трубки.

А я, между прочим, трубку и в руках-то никогда не держала!

– Что с вами, ронна Довилье? Вы в порядке? Подавились? – участливо спросил распорядитель, однако его брови оставались сведенными. – Потому что если вы не подавились, а это такая уловка, чтобы не выступать, то я спешу уведомить вас, что сим вы будете исключены из Отбора.

– Нет-нет! – басом ответила я, и мужчина даже маленько отшатнулся. – Я буду исполнять «Медный закат»! Только мне нужно пару минут, чтобы… откашляться.

Ирвис сдвинул брови сильнее. Девушки где-то в стороне зашептались, и я слышала, как растет этот гомон, словно пчелиное жужжание.

– Хорошо, ронна Довилье, я пущу перед вами еще одну конкурсантку. Но после вы должны будете появиться и исполнить свой номер. Это ясно?

– Конечно, – поспешно закивала я, с ужасом пробасив в ответ.

– Тогда уточните мелодию для музыкантов, – взял перо распорядитель, чтобы записать к себе на пергамент.

– Старая Вальтарская колыбельная, – через силу выдавила я и, неловко поклонившись, заторопилась прочь из зала.

Лишь краем глаза у самого выхода я заметила, как Иветта и Сафира мрачно улыбаются, стоя в темном углу Малахитовой залы.

Осознание того, что одна из мерзких ведьм отравила меня, явилось довольно быстро. Вместе с тем накатил и ужас оттого, что я вообще могу лишиться голоса или жизни.

Я бежала так быстро, как могла, по коридору дворца в поисках уборной. Понятия не имела, где она находится и что я вообще буду там делать. Общие уборные в замках – это не те комнаты, как во дворце Дрейгона, с магией, искрящимися кристаллами и красивой купальней в полу. Нет! Такое возможно лишь в личных покоях благородных особ. Там, где за функционированием магической канализации и системы водоснабжения почти непрерывно следят колдуны. Ведь в отсутствие магической подпитки все остановится и придет в упадок. Появится вонь, нечистоты, плесень и мухи.

Собственно, все это, как правило, и находилось в общих уборных любого замка. Такие помещения торчали из дворцовых стен наружу, как прыщи-наросты. Или грибы-поганки. Никакой канализации там не предусматривалось, а слив нечистот шел из дыры в полу прямо наружу вниз. Через много этажей на землю.

Магия в таких помещениях присутствовала лишь для того, чтобы устранять запах, поддерживать видимость чистоты и отсутствие насекомых.

Одним словом, это совершенно не то место, где я могла бы вылечить свой голос или избавиться от отравления!

Но другого выхода не было. У меня оставалось крайне мало времени до испытания.

И вот, когда я уже добежала до конца, казалось бы, бесконечного темного коридора, откуда-то слева раздался такой знакомый и почти родной мрачный голос:

– Сюда, недоведьма.

Какая-то подозрительная, сперва незаметная дверь в стенной нише открылась, и внутри маняще блеснул зеленовато-желтый свет.

Я буквально провалилась туда, плотно закрывая за собой проход, а затем первым делом подбегая к круглому настенному зеркалу и что-то отчаянно хрипя.

Голос не возвращался!

Я оказалась внутри скромной комнатушки, чем-то напоминающей мою собственную. А на небольшом столике под зеркалом сидел мой фамильяр.

Вот только он был не вороном. Он был человеком.

– Мне конец, – выдохнула я голосом вышибалы какого-нибудь низкосортного трактира. – Мне кажется, я умру. Как пить дать – умру!

Дрейгон мгновенно спрыгнул со столика и подошел ко мне. Каким-то властным, собственническим движением схватил за горло и заставил запрокинуть голову назад.

Я вздрогнула и подчинилась.

Не знаю, что он делал. Не знаю, что двигало мной, заставляя отдаваться его воле так, будто он не может причинить мне вред, а я в этом абсолютно уверена.

Я не уверена.

Но, чувствуя, как его длинные аристократические пальцы касаются моей шеи, будто что-то прощупывая, как напряженный взгляд скользит по лицу, я испытывала странное спокойствие.

Мне становилось легче.

А еще я невольно любовалась тем, как длинные черные волосы падают на его лицо, как сверкают зеленые глаза из-под густых бровей и как сжимается в линию красивый алый рот.

– Ты что-то пила, да? – спросил он быстро, неожиданно склонившись к моим губам так, словно собирался поцеловать.

Я вздрогнула и зажмурилась, старательно игнорируя мурашки, заскользившие по коже.

Но колдун втянул воздух и тут же отстранился.

– Да, вино, – пробасила я в ответ. – Но его пили и принц, и Иветта. Я была уверена, что все в порядке, ведь бокалы стояли на одном подносе. И что теперь, Дрейгон, я умру, да?

– Успокойся, недоведьма, ты выпила лишь порошок сакрары. Это растение, которое лишает голоса, – ответил колдун, тут же отпустив меня и отойдя обратно к столику с зеркалом. Совершенно неожиданно он оперся на столешницу кулаками и опустил голову, будто устал.

Черные волосы упали на лицо и скрыли его выражение. А мне стало холодно.

Захотелось дотронуться до его широкой спины, коснуться лопаток, чуть торчащих вверх и натянувших черную шелковую рубашку.