— Все кошки, уверяю вас, знают всё!

— Отлично! — проворчал Король. — Тебе придётся это доказать! Раз ты такая умная, как говоришь, я задам тебе три вопроса. И мы увидим… то, что увидим!

П. Трэверс. «Мэри Поппинс»

Вначале общее утверждение: прежде чем обучать человека чему-нибудь, нужно знать, на каком уровне интеллектуального развития этот человек находится.

Ещё в 1950-е годы американский психолог Ч. Спирмен установил: интеллект человека развит неоднородно. Пространственный интеллект наиболее развит у архитекторов, художников, инженеров. Вербальный или семантический — у философов, писателей, естествоиспытателей, склонных не к формальному, а к образному отражению мира. Интеллект такого рода оперирует суждениями, понятиями, ему свойственно метафорическое мышление. Поэтому и разработаны специализированные тесты для установления «профориентации» каждого отдельного человека. В Интернете такого «добра» полным полно. Помощи, впрочем, от этих наскоро слепленных тестов немного.

Читатель наверняка хорошо представляет себе, что нужно делать в таких тестовых заданиях: продолжить числовую последовательность, исключить лишнюю фигуру или слово, вставить число, слово, фигуру, определить связь между наборами букв или чисел, используя аналогию, и т. д. За каждую задачу начисляются баллы либо просто подсчитывается количество правильно решённых заданий. Сумма этих баллов по специальной шкале пересчитывается в коэффициент интеллектуальности КИ (в оригинале IQ — Intellectual Quotient). В ведущих психологических лабораториях мира, изучающих структуру интеллекта, КИ-тесты условно делятся на две группы: тесты «скорости» и тесты «уровня». В первом случае вводится жёсткий лимит времени. Для проведения тестов второго типа характерно нарастание сложности заданий, быстроте же их решения особого значения не придаётся. Некие математические расчёты переводят данные тестирования в коэффициент интеллектуальности.

Словом, некоторые психологи всерьез предполагают, что интеллектуальные тесты измеряют мыслительные способности человека. Но находятся и разумные скептики:

«Мы выдумываем нечто и смотрим, как испытуемые выполняют наши трюки. При этом мы почему-то уверены, что они играют именно в эту игру, придуманную нами» (Р. Серпель).

Так что ответить на вопрос «что мы имеем в виду, говоря о «человеческом мышлении»», непросто. Можно ли однозначно установить критерии, качественно выделяющие мышление человека из набора мыслительных действий других живых существ? Неужели отличия и превосходство носят только количественный характер? Вот, скажем, такая история об исследованиях интеллектуальных способностей.

Человекообразные обезьяны имеют достаточно высокий уровень интеллекта. Раскалывая камнями орехи, шимпанзе демонстрируют явное представление о целях своих действий, способны планировать деятельность на несколько шагов вперёд, что соответствует уровню детей 4–5 лет. Опыт деятельности передаётся: матери учат детёнышей навыкам раскалывания, старшие братья обучают младших. Разные популяции шимпанзе различаются по способам употребления орудий, причём это не врождённые различия, а приобретённые (приматологи в этом случае безоговорочно говорят «культурные»). Карликовый шимпанзе Кензи к 8 годам по уровню понимания обычной речи превзошёл двухлетнюю девочку, потому что, в отличие от неё, безошибочно различал субъектно-объектные отношения. Правда, его генеративная способность соответствовала таковой у ребенка полутора лет. Зато высказывания обезьян, освоивших вспомогательные коды, обнаруживают «перемещаемость», то есть могут относиться к чему-то, что отсутствует в момент речи. Человеческий детёныш научается этому к трём годам. Я уж не говорю о воронах — явные признаки их высокого интеллекта обнаруживаются хотя бы в том, как они, держа в клюве грецкий орех и забравшись повыше на провода над шоссе, бросают орехи на проезжую часть и дожидаются, пока проезжающие машины расколют твердую скорлупу. Умной птице остается лишь спустить за едой на дорогу. Так что интеллект проявляется именно в добывании еды. Как это начиналось и у человека.

Очень может быть, что в рамках тестирования изучается вовсе не умение человека мыслить вообще и уж тем более не глубина мышления, а именно — и только — его способность мыслить быстро, решая определённое число задач за ограниченное время. То есть беглость мышления — среднее количество мыслей, приходящих в голову в единицу времени. Но гибкость мышления может быть важнее — лучше одна нестандартная мысль, чем десяток тривиальных. Думаю, что тесты не могут дифференцировать тонкие характеристики интеллекта. Как и в музыке: беглость пальцев исполнителя не сможет компенсировать отсутствие творческих композиторских способностей или хотя бы способности прочувствовать композиторское творчество.

Да и вообще, в тестах тоже можно просто натренироваться: тот, кто много раз тестировался, действует лучше, чем новичок. Но эффект тренированности исчерпывается после 4–5 прохождений подготовки к тестам: десятое испытание не даёт лучших результатов, чем пятое.

Конечно, результат интеллектуального тестирования зависит не только мыслительных возможностей, но и от всех психологических и физиологических особенностей. Поэтому развитие интеллекта возможно при тренировке сосредоточенности, внимания, концентрации мыслей на одном предмете. Внимание — первичный фактор всякого знания. Не давай своим мыслям разбегаться, направляй их, держи их в узде точных формулировок.

Строго говоря, избыток внимания тоже опасен: он может обернуться полной концентрацией на своём внутреннем мире, отключением от внешней реальности. В крайней форме это становится уже болезнью — аутизмом (от греческого «аутос» — сам: имеется в виду сосредоточенность на самом себе). Всем нам памятен аутист Рэймонд, блистательно сыгранный Дастином Хоффманом[27]в фильме «Человек дождя» (Rainman по созвучию с Raymond). Но известный советский (ныне, как водится, американский) учёный Александр Моисеевич Хазен отмечает: некоторые несомненные признаки аутизма являли многие великие учёные — от Ньютона до Эйнштейна. Очевидно, именно такая сверхконцентрация на собственных мыслях позволяет им продумывать свои теории в мельчайших деталях, находить неожиданные принципиально новые концепции, убеждать недоверчивых коллег[28]… Да и не столь знаменитые аутисты зачастую обладают недюжинными способностями[29]— хотя и ценой потери множества других, порою куда более важных для повседневной жизни.