торговой тарой.

Древнейшая русская надпись X в. —

 — обнаружена именно на такой корчаге, положенной в погребальный курган[49].

В надписях мы видим иногда имена (например,

), иногда обозначения количества ( )[50], иногда пожелания полноты сосуду ( )[51].

Находка в Пинске среди развалин дворца фрагмента корчаги с надписью

позволила связать дворец с князем Ярополком Георгиевичем, свадьба которого состоялась в Пинске весной 1192 г.

В Старой Рязани обнаружена надпись на корчаге XII в.:

. По всей вероятности, «добрило» — сорт вина.

16. Надписи на серебряной утвари. Те немногие образцы роскошной пиршественной посуды, которые дошли до нас в целом виде, всегда снабжены теми или иными надписями.

Надписи иногда отмечают владельца вещи, как это было с чарой Владимира Давыдовича, на которой эпиграфическим уставом сделана круговая заздравная надпись.

На великолепной чаре восточной работы из княжеского дворца в Чернигове есть малозаметная надпись

; она едва ли обозначает владельца, а скорее купца, привезшего или подарившего эту драгоценность князю.

На серебряной чаре XII в. из Киева есть две глухих владельческих надписи: зачеркнутая —

и надписанная сверху . Можно думать, что эта романская вещь была сначала в княжеском владении (очевидно, в роду Всеволода Ярославича), а затем оказалась в церкви Спаса на Берестове[52].

Наибольший интерес представляет надпись на поддоне серебряной братины восточной работы:

. «Тридцать пять гривен» не могут быть обозначением веса серебра, так как вес чаши (около 980 г) немногим более 6 гривен серебра. Очевидно, надпись имела в виду стоимость богато украшенной братины как художественного произведения.

Татищев сохранил нам интересную запись о выкупе князя Ростислава Володаревича в 1122 г. из польского плена за 800 гривен серебра, взамен которых было послано «50 сосудов великих серебряных дивной греческой и венгерской работы»[53]. В среднем эти сосуды ценились по 16 гривен; наша чаша, быть может несколько более поздняя, стоила вдвое больше.

17. Надписи с цифровыми расчетами. В этот раздел можно было бы включить и запись о стоимости креста Евфросинии Полоцкой (100 гривен — материал и 40 гривен — работа) и надпись на восточной чаше о ее стоимости в 35 гривен, но они уже рассмотрены выше в другой связи.

Интересные бухгалтерские записи середины X в. дали раскопки в Тмутаракани.

В одном из домов близ центральной городской площади был найден кувшин для нефти, использованный для записей. Записи велись по разграфленной сетке; вертикальная линия в левой части отделяла графу для обозначения лиц (на первом месте

, может быть, ?), помеченных в большинстве случаев тамгами, известными и на керамической таре. Далее, вслед за тамгой каждая горизонтальная строчка содержала самые разнообразные цифры в разном порядке. Цифры то уменьшались, то возрастали без всякой системы, колеблясь от 50 до 286; они всегда округлены до десятка. По всей вероятности, это многократные записи или о долгах жителей Таматархи или о количестве каких-то однородных товаров.

Стратиграфическая дата совпадает с палеографической, установленной по греческим средневековым рукописям. В Тмутаракани в слоях X в. есть русские надписи (например,

…), но применительно к этой бухгалтерии на кувшине трудно сказать, является ли она русской или греческой, так как цифровые системы одинаковы. Фрагменты кувшинов с такими записями по графам есть и в Белой Веже-Саркеле.

Рабочие цифровые пометки делались кровельщиками, обивавшими позолоченной медью купол Успенского собора во Владимире. Медные листы, очевидно, пригонялись друг к другу на модели купола внизу, на земле, и заранее были аккуратно размечены цифрами и стрелками, определявшими порядок направления листов. Например,

[52]. В.Н. Щепкин датировал буквы 1160-ми годами, а это означает, что они относятся к постройке Андрея Боголюбского 1158–1160 гг.

18. Эпиграфические данные о феодальной титулатуре. В различных надписях XI–XIII вв. выступают разные слои русского общества. В церковных граффити светские люди (даже князья) называют себя «рабами божьими», а духовенство никогда не применяло этой формулы, ограничиваясь саном: чернец, поп, епископ.

Светская терминология представлена в эпиграфике такими словами, как «емец», «воин», а в сфрагистике — «тиун», «протопроедр» (советник). Но наибольший интерес представляют такие высокие титулы, как «великий князь», «каган», «цесарь» или «царь».

М.Д. Приселков, занимавшийся титулатурой, высказал такую мысль: «До 1186 г. …ни один еще русский князь (подразумевается — кроме Киевского) не носил титула великого князя со времени установления на Руси в 1037 г. императорской власти»[54].

Первый тезис о времени возникновения великокняжеской власти вне Киева ни у кого из историков не вызвал возражений, но он, как увидим, решительно опровергается эпиграфическими данными.

Второй тезис об установлении в Киевской Руси императорской власти, наоборот, не был принят нашей исторической наукой, а эпиграфика блестяще подтверждает плодотворную гипотезу Приселкова. Надпись на заздравной чаре черниговского князя Владимира Давыдовича (1140–1151) называет его «великим князем» и «господарем». Значит, мнение Приселкова о том, что первым великим князем был Всеволод Большое Гнездо, должно быть отброшено.

Подтверждение же другой мысли ученого нашлось на стенах Софийского собора в Киеве:

 в (неделю мученика). В ночь с субботы на воскресенье 20 февраля 6562 (1054) г. скончался в Вышгороде великий князь Киевский Ярослав Мудрый[55].

Ни к кому другому, кроме Ярослава, эта безымянная эпитафия относиться не могла, так как византийский «цесарь» Константин Мономах умер 11 января 1054 г., а 20 февраля в летописи указано как день смерти Ярослава.

Запись об «успении царя нашего» объясняет нам ряд летописных обращений к великим князьям Киевским как к царям (1149 г., 1151 г., 1199 г.).

М.Д. Приселков был прав: Ярослав, ставший после смерти брата Мстислава «самовластием во всей Русской земле», принял императорский титул, выражавшийся словами «царь» или «цесарь».

Византийский титул пришел на смену восточному наименованию великих князей киевских «каганами». В том же Софийском соборе на одном из столбов северной галереи была надпись

…[56].

Заглавная буква С, стоящая в конце сохранившейся части надписи, может указывать на Святослава Ярославича или Святополка Изяславича; более вероятно первое допущение.

19. Тайнопись новгородских стригольников. После серьезных исследований М.Н. Сперанского, выяснившего различные системы тайнописи,