Органы управления «Валли» дислоцировались в городе Сувалки (Сулевюек), в Генерал-губернаторстве[119]. Отдел «Валли I» (начальник — майор В. Баун) отвечал за военную и экономическую разведку. Отдел «Валли II» (начальник — майор Зелигер) занимался подготовкой и проведением диверсионных операций и террористических актов в тылу Красной армии, организацией пропагандистских кампаний, направленных на разложение и деморализацию войск противника. Отдел «Валли III» руководил контрразведывательной работой, включавшей в себя борьбу с советской разведкой, партизанским движением и антифашистским подпольем[120]. Специализированное подразделение штаба вело экономическую разведку, и в его подчинении находился ряд команд и групп экономической разведки.

Штабу «Валли» подчинялись все разведывательные (нумеровались от 101 и выше), диверсионные (номера от 201 и выше) и контрразведывательные (номера от 301 и выше) подразделения — абверкоманды (АК) и абвергруппы (АГ). Каждой армейской группировке («Север», «Центр», «Юг») в мае 1941 г. было придано по три АК. В составе каждой абверкоманды находилось от трех до шести абвергрупп и целая сеть разведывательных и диверсионных школ[121].

Все АК и АГ взаимодействовали с разведотделами «I С», которые действовали при штабах дивизий, корпусов, армий и групп армий. Отделы «I С» контактировали с АК и АГ, получали от них развединформацию. Одновременно с этим отделы «I С» — как через АК и АГ, так и самостоятельно — поддерживали связь с территориальными органами абвера — абверштелле (АСТ) и абвернебенштелле (АНСТ), которые располагались в крупных городах и в стратегически важных районах. Кроме этого, отделы I С — по линии контрразведки — тесно сотрудничали с группами тайной полевой полиции (ГФП), а также полицией безопасности и СД[122].

Ниже мы затронем вопрос о мотивации русских изгнанников, пошедших на сотрудничество с различными ведомствами Рейха, в том числе секретными службами.

Не секрет, что будущая война с Советским Союзом воспринималась многими белыми эмигрантами как шанс с помощью иноземной силы положить конец коммунизму в России[123]. Годы, проведенные в Европе после неудачного исхода Гражданской войны, были для них, по образному выражению подполковника С. К. Каширина (соратника Смысловского), «мучительным периодом ожидания возобновления борьбы с большевизмом»[124].

Руководитель «Бюро по защите интересов русских эмигрантов в Сербии» и один из организаторов Русского охранного корпуса на Балканах (в 1941 г.), генерал-майор М. Ф. Скородумов придерживался аналогичной точки зрения. Еще в 1936 г. на страницах «Царского вестника» он вступил в жаркую полемику с военным историком A. A. Керсновским по поводу того, воевать ли русским или нет в Испании на стороне Франко. «Русский офицер, — отвечал Скородумов оппоненту, — должен быть рыцарем всегда и всюду, и, будучи убежденным антибольшевиком, должен уничтожать большевиков в любой — испанской, французской, немецкой и других территориях». В листовке «Что такое большевизм?» генерал развивал свою мысль: «Не все ли равно, по какому месту бить большевиков: по морде, по затылку или просто по пятке, т. е. бить ли в России, в Испании или в Японии? Главное — бить и не дать опомниться!»[125].

В русской правоэмигрантской среде, пропитанной германофильскими настроениями, бытовало убеждение об особой роли немецкой нации в современном мире, чье предназначение связывалось и со спасением России. Гитлер казался лидером, способным осуществить несбывшиеся мечты русских изгнанников о той непобедимой силе, которая сможет уничтожить Совдепию и восстановить в России национальное государство. Сам же национал-социализм, несмотря на заносчивость некоторых его идеологов, воспринимался в целом положительным образом.

Историк С. В. Волков замечает, что «тезиса об извечной враждебности и противоположности интересов России и Германии большинство эмиграции не принимало, к чему имело все основания. Ведь объективно на протяжении всей предшествующей истории до Первой мировой войны Германия была все-таки наиболее дружественным России государством в Европе»[126].

Один из самых ярких публицистов российской эмиграции, Иван Лукьянович Солоневич, переменивший в послевоенное время свои политические взгляды в отношении европейского ультраправого сообщества, в конце 1930-х гг. с большой симпатией отзывался о немецком аналоге фашизма и вовсе не чурался самых превосходных эпитетов в адрес последнего: «Национал-социализм — это не угроза культуры, а это защита этой культуры от большевистского варварства. Это передовой участок общемирового антикоммунистического фронта»[127]. Эти идеи подкреплялись неплохим, в целом, отношением к русской эмиграции со стороны немецкого государства.