– То есть ты не хочешь?

– Мои желания, равно как и твои, ничего не значат – мы на войне. Другое дело, что более трудного для исполнения приказа я еще не получал.

– Приказы, которые тебе не нравятся, ты, помнится, нарушаешь.

– При определенных обстоятельствах, которых сейчас нет, и если их, я имею в виду приказы, а не обстоятельства, нельзя истолковать устраивающим меня образом. Арно, дело в том, что с недавних пор я считаю тебя своим другом.

– Ну а я – тебя! И что?

– Дружба предполагает откровенность. Мы слишком на многое смотрим разными глазами и не скрываем этого, однако к ссоре и разрыву это не приводит. Твой перевод ставит нас обоих в сложное положение. Ты, как теньент Сэ, будешь вынужден выполнять приказы полковника Придда, и я отнюдь не уверен, что все они тебе понравятся.

– А, – успокоился Арно, – вот ты о чем! Отлынивать не стану, хорош бы я был… Во Франциск-Вельде ты не промахнулся, и раньше, на Мельниковом, тоже.

– Все равно нашей дружбе предстоит серьезное испытание. Я не могу требовать с тебя меньше, чем с других, и тем более пререкаться с тобой при посторонних. И я не хочу терять наши споры, а поэтому приглашаю переехать ко мне. Немедленно.

Логика Спрута и прежде ставила в тупик, но сегодня Зараза превзошел сам себя.

– Ты сначала реши, чего не хочешь больше, – хмыкнул виконт. – А попросился я к тебе, потому что ты в Аконе, и Ли тоже, а с ним сам знаешь что!

– К сожалению, не знаю. Способ проверить, слышим ли мы друг друга, оказался действенным, но связи с предчувствиями маршала Эмиля я не нахожу. Тем не менее, оставить брата ты сейчас в самом деле не можешь. Нам остается лишь выполнить приказ. Могу предложить тебе место второго офицера в первом эскадроне, после Мельникова Луга оно свободно. Тебе придется выполнять как мои приказы, так и приказы командира эскадрона, но, когда мы будем оставаться наедине, можешь высказывать мне все, что думаешь. Сколь угодно резко. Разумеется, если тебе покажется, что мои действия принесут немедленный вред…

– Я тебя пристрелю, как Алва – Карлиона.

– Если тебе удастся. Ну а вечерами мы попробуем не потерять то, что с таким трудом нашли.

– С трудом?

– За себя я могу поручиться. Возможно, тебе решение не убивать меня на дуэли далось легче.

– Оно мне никак не далось, просто… В бою с тобой все стало ясно, а что ты такой… спрут, я как-нибудь переживу.

– В таком случае надо послать за твоими вещами и за вином. Нам есть что отметить.

– Да уж! – хмыкнул виконт. – А Катершванцы пусть пьют свое пиво.

– Местное. Насколько я успел понять, здешние сорта отличаются от бергерских. По мнению Ульриха-Бертольда, пиво можно варить только на ячменном солоде. Добавление пшеничного есть издевательство над великим напитком, за которое следует пороть на площади, после чего сажать в чан с морской водой. Причем не пивоваров, тех нужно сразу убивать, а святотатцев, вливающих в себя эту коровью мочу. Я не счел уместным сообщить воителю, что барон Райнштайнер предпочитает ячменному пшеничное, к тому же непроцеженное.

– Валентин, – простонал Арно, представляя сцену порки, – ну ты и Зараза!

– Почему? – полюбопытствовал Придд. – Ведь я же не донес!

Беседа была оживленной и довольно-таки фривольной. Марселю нравилось, перебиравшему струны Рокэ, кажется, тоже, однако тон задавали Этери с Матильдой. Делить принцессам было нечего, вернее, некого, и они вступили в союз против мужчин. Дамы то ли вновь смешали касеру с мансаем, то ли просто завелись, но выглядело это очаровательно, о чем виконт шепотом и сообщил Бонифацию.

– Вот ведь грешницы! – Кардинал с нежностью покосился на разрумянившуюся супругу. – Так и норовят в одну телегу впрячься и разнести, даром, что лань кобылице не пара! То есть не стоит им вместе пить, но моя-то… Скажи, хороша?

– Несомненно! Ваше высокопреосвященство, надеюсь, вы не в обиде…

– Нет во мне обиды! – Дослушивать уже неплохо причастившийся пастырь не собирался. – Сильвестру и то все вины отпустил, хотя сожалею. Сожалею, что гад покойный не увидит, как вздеваю я знак его наперсный!

– Может, и увидит, – утешил Валме, но Бонифаций утешаться не пожелал.

– Не покажут ему, ибо зло Дорак сей творил из любви не к себе, но к Талигу, так что подержат для порядка в ямине с пиявицами ненасытными, да в Рассветные Сады – нектары вкушать. Из ямины же той меня не разглядеть, вот к краю бы подойти…

– А говорите, обиды нет, – поддел Марсель, пытаясь другим ухом уловить, о чем журчат дамы. – У моих бакранских друзей есть премилое правило: бодать живых врагов, а мертвых – закапывать и уходить, ваши же мечты достойны дуксов. Стыдитесь!

– Да я бы не глумился. – Физиономия его высокопреосвященства стала мечтательной. – Новости рассказал бы, утешил… Покойник боялся, что без него Талиг прахом пойдет, а он стоит себе, хоть и трясется. И будет стоять!

Кардинал возвысил голос, а делать этого не следовало. Матильда, что-то страстно объяснявшая всем и никому, свела брови и оскалилась. На мужа.

Бонифацию следовало не заметить, а он взял да и направился к жене, которая тут же двинулась навстречу, напоминая разъяренный галеас.

– Сплетник, – прошипела она. – Нашел, чем и перед кем бахвалиться! И когда…

Виконт был человеком утонченным и семейных ссор не выносил. До абордажа оставалось несколько секунд, и Марсель не хуже «ызарга» вклинился меж супругами.

– Ваше высочество, – произнес он, не без риска завладевая пальцами алатки, – мы говорили о женщинах, я это признаю. Было бы странно, обсуждай мы в этот вечер иной предмет. Тем более что сами вы говорите о мужчинах, и весьма нелицеприятно.

– Правду мы о вас говорим, – грохнул из носового «галеас». – Балбесы вы, и чем лучше, тем хуже! Когда нужно хватать и держать, стенку пальцем ковыряете, когда на вас и через порог смотреть тошно, лезете. И всегда хвастаетесь!

– Сударыня, – наследник Валмонов поднес к губам ручку, которая могла управиться с расшалившимся жеребцом, – иногда нам просто не хочется держать и не отпускать дам, которым хочется держаться и не отпускаться. Согласен, налицо некоторое противоречие, но ведь и вы не захотели ездить на линарце, которого нашел Хогберд. Нам же, говоря откровенно, часто приходится иметь дело с дамами, которые, как вы выразились, лезут.

Поверьте, лезущая дама, и тем более девица, ужасна. И чем нежнее чувства, которая она к нам питает, тем трудней не быть съеденным заживо. Женщинам легче, они могут сказать «нет», а если их не поймут, закричать.

– Не всегда. – Этери не поленилась встать и подойти, впрочем, Матильда с Бонифацием сошлись точно за спиной Ворона, который продолжал дразнить ночь струнным звоном. – Наше «нет» что-то значит, лишь когда нас не предают и не продают. И если за нас не прячутся.