– Я сказала, что покажу тебе один. Но не сказала, что пойду с тобой.

Они прошли метров двести до тупика и остановились перед домом без таблички с номером. Из-за двери не доносилось музыки.

– Ну, вот, например, здесь… Только хочу дать тебе… – Она замялась, не решаясь сказать «совет», потому что это было бы худшее из возможных слов. – Хочу предостеречь. Наружу ничего оттуда не выноси: мы не видим полицию, но она следит из какого-то окна за всеми, кто посещает заведение. И обычно обыскивает выходящих. И тот, кто что-нибудь вынесет, отправится прямиком в тюрьму.

Пауло кивнул и спросил, нет ли других предостережений.

– Не экспериментируй.

С этими словами она поцеловала его в губы – чистый поцелуй сулил многое, но сейчас не давал ничего – повернулась и пошла в сторону своего хостела. Пауло остался один, раздумывая, войти или нет. Может быть, лучше вернуться и начать украшать куртку купленными накануне металлическими звездами?

Однако любопытство пересилило – и он двинулся к двери.

Узкий коридор с низким потолком был скудно освещен. Какой-то бритоголовый человек с ухватками полицейского (одинаковыми в любой стране мира) оглядел Пауло с ног до головы – произвел пресловутый «фейс-контроль», позволяющий оценить истинность намерений, степень нервозности, финансовое положение и профессию посетителя. Осведомился, есть ли у него деньги. – Есть, – ответил Пауло, но показывать не собираюсь, тут не пограничный пост. Бритоголовый секунду поколебался, но все же пропустил – турист? подумал он, – вряд ли. Туристы этим не интересуются.

Несколько человек лежали на полу, на матрасах, другие сидели, привалившись к выкрашенным в красный цвет стенам. Зачем я здесь, мелькнуло в голове у Пауло. Чтобы утолить извращенное любопытство?

Не слышно было ни голосов, ни музыки. И извращенное любопытство вполне утолялось тем, что он видел – а видел он только странный блеск (или отсутствие его) в глазах у всех. Он попытался заговорить с юношей своего возраста – все его тощее, голое по пояс тело было покрыто странными волдырями: казалось, он расчесал укусы какого-то насекомого, и они покраснели и воспалились.

Появился еще какой-то человек: по виду – лет на десять старше большинства юнцов на улице, но все же по возрасту он был ближе к Пауло, чем к поколению его родителей. Создавалось впечатление, что, по крайней мере, сейчас он тут единственный, кто сохраняет трезвость. Однако через мгновение и он перейдет в другую вселенную, и Пауло подошел поближе, чтобы получить от него хоть что-то, пусть хоть одну фразу для книги, которую когда-нибудь напишет – он ведь мечтал стать писателем и платил за свою мечту очень дорого: лежал в психиатрической больнице, сидел в тюрьме, изведал пытки, потерял свою первую, еще школьную возлюбленную, которой мать запретила даже смотреть в его сторону, испытал травлю одноклассников за свою особую манеру ходить, говорить, одеваться.

И, словно бы в отместку, к дружной зависти всех окружающих завел роман с красивой и богатой женщиной и начал странствовать по свету.

Но к чему было вспоминать все это сейчас, в этом вертепе, в этой странной, упаднической обстановке? – К тому, что Пауло необходимо было перемолвиться с кем-нибудь словом. Он присел рядом с юношей/стариком. Тот извлек откуда-то ложку с изогнутым черенком и шприц, которым явно пользовались уже много раз.

– Я хотел бы…

Юноша/старик поднялся и хотел пересесть подальше, но Пауло достал из кармана деньги (доллара три-четыре в пересчете на местную валюту) и положил их на пол, рядом с ложкой. Тот взглянул с удивлением:

– Ты что – из полиции?

– Да нет. Я вообще не голландец. И хотел бы всего лишь…

– Журналист, что ли?

– Тоже нет. Писатель. И потому пришел сюда.

– Писатель? И что же ты написал?

– Пока ничего. Сначала надо изучить материал. Человек неопределенного возраста покосился на деньги, перевел взгляд на Пауло, явно сомневаясь, что в столь юном возрасте можно заниматься писательством, если это не статьи в газеты из «Незримой Почты». И потянулся к деньгам, но Пауло остановил его руку.

– Пять минут разговора. Всего пять.

Юноша/старик согласился – никто еще не платил ему столько с тех пор, как он, впервые испытав «поцелуй иглы», бросил службу в крупном транснациональном банке, где делал быструю карьеру.

«Поцелуй иглы»?

– Да. Прежде чем впрыснуть героин, мы несколько раз колемся простой иглой, ибо то, что вы называете болью, для нас – преддверие встречи с чем-то таким, чего вам никогда не понять.

Они разговаривали шепотом, чтобы не мешать остальным, хотя Пауло знал – даже если сейчас взорвется атомная бомба, никто из присутствующих и не подумает убежать.

– Мое имя не упоминай.

Он заговорит, и пять минут пролетят как один миг. Пауло чувствовал в этом доме присутствие дьявола.

– Ну и как? Каковы ощущения?

– Как-как… Это нельзя описать – можно только самому попробовать. Или поверить словам Лу Рида и «Велвет Андерграунд»

Пауло приходилось слышать Лу Рида. Этого ему было мало.

– Попытайся все же описать… Пять минут проходят.

Парень глубоко вздохнул. Одним глазом он глядел на шприц, другим – на Пауло. Понял, что надо ответить немедленно и избавиться от назойливого «писателя», покуда того не выгнали отсюда с деньгами вместе.

– Я так понимаю, ты пробовал наркоту. И знаю, как действуют гашиш и марихуана – в душе воцаряется мир и покой, человек испытывает эйфорию, уверенность в себе, ему хочется есть и трахаться. Для меня это все неважно… для меня это все – из жизни, которой нас всех обучили. Ты куришь гашиш и думаешь: «Мир прекрасен, я наконец-то стал обращать внимание на то, чего прежде не замечал», но в зависимости от дозы вскоре отправляешься в странствия, которые приводят в ад. Ты принимаешь ЛСД и думаешь: «Мать твою, как же я раньше не видел, что земля дышит, а цвета меняются ежесекундно?» ты это хотел узнать?

Да, Пауло хотел узнать именно это. И ждал продолжения.

– С героином все совсем иначе: ты вполне владеешь своим телом, своим мозгом, своим искусством. И чувствуешь при этом неимоверное, неописуемое счастье, которое заполоняет вселенную. Иисус сошел на землю. Кришна – в твоих венах. Будда улыбается тебе с небес. И это не глюки, а реальность, чистейшая реальность. Веришь?

Нет, он не верил. Но лишь молча кивнул.

– На следующий день нет ломки, и чувствуешь только, что побывал в раю и вернулся оттуда к этой подделке, которую тут называют миром. Идешь на работу и вдруг сознаешь, что все вокруг – ложь, что люди из кожи вон лезут, оправдывая свое существование, пыжатся, напуская на себя значительность, на каждом шагу создают сложности, потому что, преодолевая их, обретают, как им кажется, силу и власть. Ты не в силах больше сносить это лицемерие и решаешь вернуться в рай, однако рай дорог, а врата его узки. Вошедший постигает, что жизнь прекрасна, что солнце можно разделить на лучи, и оно не будет больше этим скучным кругляшом, на который даже и взглянуть нельзя. На следующий день ты едешь с работы, и вагон набит людьми – и глаза у них пустее, чем у здешних завсегдатаев. И каждый думает, как приедет домой, приготовит ужин, включит телевизор, уйдет от действительности, но пойми ты, действительность – это белый порошок, а не телевидение!