Блин, да серьёзно! — обиделся я. — К нам из других миров не лезут, живём и живём себе. Откуда мне знать, что мы не одни?

— А почему не лезут? У вас закрытый мир?

— Понятия не имею. Что значит «закрытый»?

Тян забавно поморщилась и снова поправила несуществующие очки.

— Ну… мир, где, например, экологическая катастрофа произошла, или война идёт. Ну, или где сама по себе окружающая среда такая, что гуманоидам без спецоборудования делать нечего. Еще какие-то закрытые есть… Это в школе проходят, я уж половину забыл. А у вас не проходят, что ли?

— Нет, говорю же! Знать не знаем про другие миры.

— Тогда, значит, вы точно закрытые, — убеждённо кивнула тян, — если вам даже знать ничего не положено.

— Да с какой стати? — Мне вдруг стало обидно за свой мир. — Может, просто я ничего не знаю, а кому надо, те знают?

— А кому надо?

— Ну… Правительству, там.

— Бред какой-то, — решительно отмела мою версию тян. — Правительство знает, а населению не говорит? У нас в Нимире такое правительство и года бы не продержалось.

— Где-где, у вас?

— В Нимире. Сокращение от Нижние Миры, они же — миры категории С… Во, ты даже про это не в курсе!

Я пожал плечами.

— Значит, вы всё-таки закрытые, — подвела итог тян.

Что-то в ее логике не билось, а я никак не мог сообразить, что. Зато быстро вспомнил об универсальном средстве, стимулирующем взаимопонимание:

— Давай выпьем.

— Давай! — обрадовалась тян. И с готовностью подставила чашку.

Я долил вина, или что уж это было, себе и ей.

— За твой мир, — предложила тян.

Мы снова чокнулись. Я отхлебнул глоток, а тян приложилась к чашке надолго. Когда оторвалась, предположила:

— Второй вариант — тебе память отшибло в портале. — Язык у нее уже слегка заплетался. — Вероятность, конечно, ничтожно мала, но я слышал, что иногда при переходах бывает. И на самом деле вы не закрыты, но ты об этом не помнишь.

— Да ничего мне не отшибло! — Я чуть не добавил «дура пьяная», но сдержался. — Я прекрасно помню свой мир. Ещё утром новую тачку забирал, блин! И понятия не имею, с какого перепугу нас можно было запихнуть в закрытые. В Нижние — ну ещё ладно, технологии и правда так себе. А в закрытые-то с чего? Экология у нас — не сказать, чтобы отстой. По сравнению с той, что в курилке, где ты пепельницу подрезала, вовсе рай. И войны нету… Ну, по крайней мере, вчера не было. То есть, где-то на планете она есть, конечно — у нас так, чтобы вообще не было, не бывает, но…

— Как это, не бывает? — перебила тян.

Глаза ее заметно затуманились. Ну еще бы, три раза по полчашки — это тебе не глоток шампанского. Хотя, на вид, при ее комплекции и глотка бы хватило.

— У нас несколько континентов, — принялся объяснять расклад я, — и куча стран. Штук… не знаю. Сто, так точно, а может и тыща! Ясное дело, то тут, то там локальные конфликты возникают.

— Конфликты не считаются, — авторитетно объявила тян, — конфликты и у нас бывают, в них же никто не гибнет. Я про войны говорю.

— Блин, так и я про войны! У нас это просто так называется, «локальный конфликт». Ну, в том смысле, что не весь мир воюет, а пара стран сцепилась. Мировых-то войн у нас тоже всего две было.

— Весь мир воюет?! — ахнула тян, вылупив на меня и без того огромные глаза. — То есть, вообще весь?!

— Ну да. Потому так и называется. Но, говорю же, это…

— Так чего же ты хочешь! — всплеснула руками тян. — Если у вас каждый день где-то война и людей убивают, кто в ваш мир полезет в здравом уме?

— Ну… — Я, честно говоря, растерялся. — Можно ведь лезть туда, где нет войны? Земля большая.

— Угу. Путешествуешь, такой, или по делам приехал, и вдруг — шарах, война! Нет уж, — тян помотала головой, — в гробу я видал такие путешествия.

Следует признать, что определенная логика в её словах прослеживалась. Но менее обидно от этого не стало, скорее наоборот.

— Всё равно, — упрямо пробормотал я. — Вот придёт Диана, подтвердит, что никакие мы не закрытые!

— За это надо выпить, — решительно объявила тян. И подставила чашку.

Я, уже чувствуя, что томный вечер движется куда-то не туда, но пока не находя в себе ни сил, ни желания остановить движение, налил.

Чокнулись. Выпили.

— Ты любишь стихи? — после долгой паузы ставя на стол чашку, спросила тян.

Глаза ее попытались сфокусироваться на мне. Получилось не очень.

— Нет, — брякнул я.

Лишь мгновением позже сообразив, что с такими откровениями романтический вечер, на который успел возложить определенные надежды, и который, стараниями тян, уже активно катится не туда, может вовсе звездой накрыться. Попробовал исправить ситуацию:

— Ну, то есть, мне те стихи, которые надо было в школе учить, не нравились, занудство сплошное. А если хорошие, тогда да! Тогда люблю.

— Я тоже люблю, — сказала тян. И попыталась проникновенно заглянуть мне в глаза. Получилось ещё хуже, чем в первый раз.

Расстроило её мое признание в нелюбви к поэзии, или то, что чашка была уже четвёртой, сложно сказать. Но прекрасные голубые глаза вдруг стремительно наполнились слезами.

— Эй, — всполошился я, — ты чего?

Тян не ответила. Принялась раскачиваться на табуретке. Медленно и пока не опасно, но я на всякий случай встал и пересел поближе к ней. В момент, когда собрался дружески приобнять, тян вдруг громко, с надрывом, продекламировала:

— Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым!

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым!

— Ну, это, — осторожно попытался вклиниться я, — где ж не будешь-то? Вон, какая молодая. Жить и жить ещё.

— Ты теперь не так уж будешь биться, — не слушая меня, провыла тян, — Сердце, тронутое холодком!

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком!

Я понял, что дама ушла в себя и вернётся не скоро. Пока не довоет, точно не вернется. Обреченно облокотился на стол. Интересно,