Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доме настаивали на соблюдении королевского протокола: гости кланялись или делали реверансы обоим Виндзорам, впервые увидев их утром, в то время как секретарше герцога приходилось стоять, пока она писала под диктовку. Уоллис называла своего мужа «Дьюк», а сама всегда была «Ваше королевское высочество». Эта фантазия поддерживала их отношения. Короче говоря, все это было попыткой воссоздать ту жизнь, которую они потеряли.
«Я сидел рядом с герцогиней. Он устроился напротив. Они часто называли друг друга «дорогой/дорогая». Я часто называл его «Ваше королевское высочество» и все время «сэр». Я называл ее «герцогиней», – писал Гарольд Николсон своей жене после ужина с Виндзорами в доме Сомерсета Моэма в августе 1938 года. И добавлял:
«Невозможно отделаться от его очарования, очарования и печали, хотя, должен сказать, он казался достаточно веселым. У них здесь вилла и яхта, и они ездят туда-сюда. Он копается в саду. Но трогательно то, как он чувствителен к ней. Из того, что она сказала, мне было совершенно ясно, что она надеется вернуться в Англию. Когда я спросил ее, почему она не купила где-нибудь собственный дом, она ответила: «Никогда не знаешь, что может случиться. Я не хочу провести всю свою жизнь в изгнании»[161].
В течение этого периода дворец неоднократно предпринимал попытки занять какое-то положение в Виндзорах. «И король, и королева недавно говорили со мной о герцоге и герцогине Виндзорских и упомянули чувство горечи, которое они, как известно, испытывают по отношению к их величествам и другим членам королевской семьи», – написал лорд Галифакс сэру Эрику Фиппсу, послу Великобритании в Париже, 3 мая 1938 года. «Они предположили, что было бы неплохо сделать что-то, чтобы избавиться от этого чувства, если бы герцога и герцогиню пригласили поужинать по какому-нибудь подходящему случаю в посольстве»[162].
Но оставалось опасение, что Виндзоры могут опередить нового короля. В июле 1938 года, когда Георг VI и Елизавета посетили Францию с государственным визитом, Виндзоры дипломатически зафрахтовали 200-тонную моторную яхту на шесть недель и отправились в круиз по западному побережью Италии с Германом и Кэтрин Роджерс, хотя Министерство иностранных дел отговорило их от пребывания у друга Уоллиса, архитектора Джорджа Себастьяна, в Тунисе, где была большая община итальянцев.
«Ты помнишь, как я была несчастна, когда ты сообщил мне о своем намерении жениться и отречься от престола, и как я умоляла тебя не делать этого ради нас и ради страны. Ты же, казалось, не собирался придерживаться какой-либо точки зрения, кроме своей собственной, – написала королева Мария своему сыну в июле, добавив: – Мои чувства к тебе как матери остаются прежними, и то, что мы расстались, и причина этого огорчают меня без слов. В конце концов, всю свою жизнь я ставила свою Страну превыше всего остального, и сейчас я просто не могу измениться»[163].
Но отношения внутри семьи оставались напряженными, чему не способствовала взаимная антипатия между новой королевой Елизаветой, которую Уоллис называла «Куки», и Уоллис, которую Елизавета никогда не называла иначе чем «Эта женщина».
В конце августа Монктон был вызван в Балморал, где присоединился к Невиллу Чемберлену, сменившему Стэнли Болдуина на посту премьер-министра, чтобы обсудить возможный визит герцога в Великобританию в ноябре 1938 года. Чемберлен хотел, чтобы с ним «как можно скорее обращались как с младшим братом короля, который мог бы забрать некоторые королевские функции из рук своего брата», – записал лорд Биркенхед в своей «жизни Монктона», основанной на частных документах. Король «не был принципиально против мнения премьер-министра», но королева была против предоставления ему «какой-либо эффективной сферы деятельности» на том основании, что он представлял угрозу для ее мужа, который был «менее поверхностно одарен искусствами и милостями, которые нравятся»[164].
Дискуссии продолжались всю осень, без каких-либо изменений в отношении королевской семьи и растущих опасений, что герцог может стать объединяющим центром для фашистов Мосли и других организаций[165]. «Меня предупредили в самых решительных выражениях… что такой визит… вызовет решительный протест и споры», – написал Чемберлен герцогу, сообщая об общественном мнении по поводу визита в Виндзор весной 1938 года. Он получил почти 200 писем, и «из этих писем более 90 процентов, так или иначе, выражают мнения, неблагоприятные для этого предложения».
Это было подтверждено Специальным отчетом. «В кругах, связанных с прессой, открыто заявляется, что герцог Виндзорский поддерживал связь с некоторыми владельцами газет с целью начать рекламную кампанию в этой стране, чтобы создать атмосферу, благоприятную для его возвращения»[166].
Было ясно, что Виндзоров следует держать подальше от Британии.
Глава 7. Обратный отсчет до войны
В октябре 1938 года, когда срок аренды в Шато-де-Ла-Май истек, Виндзоры взяли внаем на десять лет особняк недалеко от Булонского леса и гольф-клуба «Сен-Клу». Дом № 24 Бульвар Суше, в 16-м округе, представлял собой четырехэтажный таунхаус на небольшом угловом участке с видом на мощеную площадь, окруженный высоким железным забором и густыми живыми изгородями. Внушительная парадная дверь вела в украшенный колоннами вестибюль с черно-белым полом из каррарского мрамора и белыми колоннами. В каждом углу зала в зеркальной нише стояла высокая белая кариатида с короной из свечей на голове.
Слева в их апартаменты вел небольшой лифт, а справа изогнутая лестница из белого мрамора с зеленым ковром шла к четырем взаимно проходным приемным, построенным вокруг большой центральной площадки – официальной гостиной, небольшому салону, столовой и банкетному залу.
Здесь было 16 слуг, в том числе: Джеймс Хейл, английский дворецкий, который ранее работал у Шарля Бедо и был известен как «дворецкий с золотым голосом»; французский шеф-повар месье Дио,