И, видя на лице своего начштаба явные признаки недопонимания важности только что сказанного, Хацкилевич с нажимом произнес:

– Эта война, полковник, будет проходить совсем не так, как мы себе это представляли недавно, еще пару месяцев назад. И очень многое в наших довоенных теориях, тактических схемах и боевых приемах придется в кратчайшие сроки обдумать и пересмотреть. А чтобы тебе лучше думалось и понималось… Ты прямо сейчас иди в кабинет Титова, он теперь начальник особого отдела укрепрайона, там подпишешь все, что положено по режиму секретности в соответствии с твоей новой должностью, и Титов даст тебе изучить одну очень интересную и очень секретную карту. Где и как мы с Титовым эту карту добыли – тайна уровня ОГВ[1], да и не нужно тебе это знание, слишком много от него хлопот в твоей судьбе прибавится. Но сама карта, с нанесенной на ней текущей оперативной обстановкой и данными по ее изменению на ближайшее время – точная, можно даже сказать, стопроцентно достоверная. И учти, что работать с этой картой ты можешь только в кабинете Титова, при этом дверь на замок, выносить ее из кабинета, как и рассказывать кому-либо о ее существовании я тебе категорически запрещаю. Впрочем, о новом уровне твоего допуска к секретности и режимных мероприятиях тебе Титов потом сам все объяснит. Так вот, полковник, ознакомишься с картой, обдумаешь информацию и как можно скорее набросаешь план организации обороны, а к нему перечень необходимых и первоочередных мероприятий. Желательная территория и рубежи обороны – весь Белостокский выступ и его язык в сторону Минска, насколько возможно, по карте сам все увидишь.

Позвонив Титову и отправив к нему слегка недоумевающего начштаба (какая-такая особая карта, что в ней такого нового и особо секретного может быть?..), Хацкилевич с максимально возможным усердием ринулся в организационную круговерть. Ему предстояло как можно в более короткие сроки восстановить командование войсками в пределах досягаемости, организовать взамен «отступивших» новые органы боевого управления, связь, разведку и сбор сведений о наступающем противнике и отступающих в район Белостока частях Красной армии. А еще наладить снабжение продовольствием и всем необходимым, организовать сбор и учет ресурсов всех видов, структурировать ремонтно-восстановительную базу и организовать ремонтно-эвакуационные команды для сбора техники по всей округе. А еще организовать прием и размещение в окрестных лесах подразделений десантной бригады, что должна прибыть этой ночью, для чего предварительно определить место дислокации и успеть организовать там хоть какую-то материальную базу. А еще организовать отправку в Минск, Павлову, очень важного и секретного пакета и обеспечить при этом меры безопасности, чтобы информация ни в коем случае не попала к немцам. А еще… еще множество различных и важных вопросов, требующих незамедлительного решения…

Ближе к вечеру, когда Хацкилевич, явственно чувствуя, что его голова сейчас лопнет от перенапряжения, совсем уж было собрался сделать короткую передышку, чтобы слегка перекусить и выпить чаю, в кабинете опять материализовался новоиспеченный начштаба укрепрайона полковник Коваль. Вот только внешний вид его, ранее опрятный и подтянутый, сейчас, вследствие ознакомления с особо секретной картой, напоминал взъерошенного кота после неудачной драки с собакой.

– Товарищ генерал!!! Но это же… это же катастрофа всего Западного фронта!!! Это же…

– А-а-тставить истерику, – устало и без особого напряжения отреагировал Хацкилевич, который ранее, еще прошлой ночью, уже успел и осознать глубину трагедии, и пережить связанные с этим эмоции. Что, полковник, проняло до печенок? Вот и меня также проняло, когда я в первый раз эту карту увидел… Но истерики устраивать и эмоции расплескивать сейчас не время, сейчас нужно бегущие мимо войска останавливать, оборону строить и с фашистами сражаться. Ты, кстати, план организации обороны и перечень первоочередных мероприятий к этому плану принес или так просто, «за жизнь» поговорить, зашел?

– Извините, товарищ генерал, – смутился Коваль и принялся раскладывать на столе Хацкилевича документы. – Но, видите ли… Если та карта, что мне дал ознакомиться товарищ дивизионный комиссар, достоверна и динамика изменения оперативной обстановки на ней указана точно, то… А вы твердо уверены, что нам именно здесь, в будущем окружении, оборону строить нужно? Может быть, достаточно будет временной обороны – пока мы не соберем все, что нам нужно будет для прорыва, а потом, собрав мощный механизированный кулак, мы сможем проломить им немецкую оборону – ведь теперь мы знаем, что у немцев вокруг нас и как – и рвануть на соединение со своими войсками?

– И куда ты рвануть собираешься, полковник? – раздраженно спросил Хацкилевич. – К Минску? Так там сейчас, наверное, уже немцы хозяйничают. Или сразу до Москвы рвануть собрался?! А может, тогда сразу до Урала прорываться будем?! – Слегка выплеснув эмоции, генерал-майор взмахом руки указал полковнику, стоявшему навытяжку во время этого легкого начальственного выговора, на стул и углубился в изучение принесенных своим начштаба документов. И сразу же вновь почувствовал раздражение.

Да уж… план организации обороны. Нет, само название плана поставленной задаче соответствует, а вот все остальное, в нем изложенное, к организации обороны практически никак не относится. Опять-таки, сказать, что подготовленный план вообще никуда не годится, нельзя – полковник Коваль штабистом себя проявил хорошим, да и соображения ему было не занимать. Но вот прочно довлеющие над ним, как, кстати, совсем недавно и над самим генералом, тенденции предвоенной наступательной доктрины… В общем, план этот не был планом построения мощной и долговременной обороны. Это, в полном соответствии с только что высказанными начштаба предложениями, был план некой временной обороны, даже без организации инженерно-заградительной подготовки ее рубежей, без строительства долговременных огневых и защитных сооружений. Обороны, рассчитанной на кратковременное сдерживание противника, и только до тех пор, пока не будут собраны силы, подремонтирована и восстановлена боевая техника, загружен боекомплект. И заканчивался этот план тем, что предусматривал «Ка-а-ак врезать по врагу – могучим ударом и мощ-щ-щным прорывом!».

– Угу, «могучим ударом»… и еще «малой кровью», – хмыкнул себе под нос генерал-майор, но более выказывать свое неудовольствие подчиненному пока не стал. Это, по большому счету, не его вина – полковника так учили. Их всех так учили перед войной, а теперь вот придется учиться самим, уже в жестоких реалиях боевых действий, оплачивая эту учебу большой кровью.

И его, Хацкилевича, сейчас главная задача – не ругать за ошибки своего начштаба, то есть своего ближайшего помощника и будущего организатора боевой деятельности оборонительного района, а объяснить ему эти его ошибки. И начать, пожалуй, придется с того, чтобы убедить своего начштаба в пагубности таких вот «могучих ударов» и «мощных прорывов»… А для примера как раз подойдет последний «мощный прорыв с последующим контрударом под Гродно» их 6-го механизированного корпуса, который чуть было не завершился гибелью всего корпуса.

– Гм… полковник. Ты, значит, в своем плане предлагаешь собрать остатки нашего мехкорпуса, ну, и что еще из бронетехники, что сможем по окрестностям собрать, и на прорыв идти – правильно я тебя понял? А вот скажи-ка мне, Евстафий Сидорович, это ведь ты совсем недавно планировал прорыв и контрудар мехкорпуса под Гродно? Причем заметь, не сильно потрепанного корпуса, как сейчас, а корпуса полнокровного, намного лучше остальных укомплектованного и имеющего намного лучшую, чем сейчас, степень боевой готовности. И вот теперь как ты сам, как штабной аналитик, можешь охарактеризовать результаты того прорыва? Его цели, ход боевых действий, результаты, а также просчеты и ошибки? – Выждав небольшую паузу, но так и не дождавшись от покрасневшего начштаба, печально изучавшего глазами стол, никакого ответа, продолжил: – Молчишь? Ну, тогда слушай…