И об этом, другом, сориентировавшись раньше меня, спросил Андрей:

– Что еще сказал врач?

– Сказал, что его девушке нужно сдать кровь на анализы, – ответил Петр:

– Надо ехать к ней, – сказал я. Так выходило, что я ограничивался банальными истинами.

– Кому? – спросил Андрей.

– Тебе, – сказал Петр, – Ты ей по возрасту ближе всех нас, и тебе проще будет с ней разговаривать.

– Почему – мне? Ты, Петр, среди нас – лучший по общению с молодыми девчонками.

– С чего это ты взял?

– У тебя юная возлюбленная.

– Если молодая девушка стала возлюбленной для меня-старика – это говорит о том, что общаться с молодыми девушками я не умею.

– Почему? – не удержался я – Потому, что это – самое простое и глупое из того, что может произойти между молодой девушкой и старым художником.

Кстати, как-то с полгода назад, я спросил Петра – зачем ему нужна девушка, которая намного моложе его?

– Она постоянно меня спасает, – ответил Петр, не задумываясь, словно был давно готов к этому вопросу.

– От чего?

– От старости…

…То, что я вспомнил об этой, не имеющей никакого отношения к тому, что происходило, истории, и то, что мы затеяли никчемную перебранку по поводу того, кто должен ехать к Олесе, говорило о том, что ни о чем серьезном в тот момент мы не думали.

Ни я, ни Андрей не чувствовали приближения беды даже тогда, когда съездив к ней и уже вернувшись домой, Каверин позвонил мне и рассказал про то, как Олеся отнеслась к известию о том, что случилось с Василием, и о том, что, в принципе, может грозить ей.

– Она встретила меня довольно спокойно, выдержано, – Андрей явно подбирал слова, – Все время говорила о Ваське.

– Переживала? – довольно глупо спросил я.

– Немного поплакала, но видно, что в руках она себя держать умеет.

Чаем меня поила.

Хотя, конечно, она переживает.

Знаешь, когда я уже уходил, она вдруг так побледнела, что я испугался, что она потеряет сознание.

– Ты бы ей врача вызвал.

– Да она сказала, что последнее время у нее бывают приступы слабости.

Но все быстро проходит.

– Ну а как она на вид? – чем я мог еще поинтересоваться.

– Выглядит довольно непорочно.

– А ты ожидал увидеть мегеру?

– Нет.

Просто порока в ней не больше, чем в любой другой женщине.

А для меня выражения: «Любая женщина – порочна…» и «Любая женщина непорочна…» – почти синонимы.

Без почти…

Мы помолчали, а потом Андрей сказал, словно оправдываясь за ее выбор:

– Может, для Васи – она была женщина-мечта?

– Да, – ответил я, – И как мечту ее можно было боготворить и обманывать одновременно…

Я немного успокоился, особенно после того, как выяснил, что половым путем гепатит передается очень редко.

Позвонил Петру.

Успокоил его.

Рассказал о том, как Андрей встретился с Олесей.

И, зачем-то, упомянул о том, что она едва не потеряла сознание.

Петр слушал не перебивая.

Но я услышал его молчание:

– Петр, что случилось?

Петр молчал.

Я замолчал тоже, но вдруг почувствовал, как вспотели мои ладони. В общем, когда Петр произнес слова, я прочему-то оказался к ним готов.

Хотя слова Петра были не больше, чем предположение:

– …Ты не думаешь, что она больна?

…Есть такие дни, в которые времени не замечаешь.

Только что еще было светло, а теперь темень, и как произошел этот переход не то, что не почувствовал, не заметил.

И в центре этой темени светила луна.

Не белая или желтая, как обычно, а какая-то фиолетовая.

Я вышел на балкон и закурил, глядя на эту, ненормальную луну.

В голову лезли всякие мысли.

«В конце концов, Василий получил то, что заслужил.

А заслужил ли?

Есть ли кто-нибудь, кто заслуживает болезнь?

А я сам, что заслуживаю?

Что заслуживают мои друзья, и что мы все получаем?…»

Я позвонил Петру:

– Петр, я хочу тебя спросить вот о чем – это не имеет никакого отношения к Ваське и его девчонке – просто так, ни к чему не привязываясь: как ты думаешь, люди получают то, что они заслуживают?

– Если бы каждый получал то, что заслуживает за то, что он делает, люди вообще перестали бы что-то делать.

– Почему?

– Потому, что каждый уверен в том, что его заслуги приуменьшены…

…Еще позже, ночью, я вновь позвонил Петру:

– Скажи, почему кто-то кажется умным, а кто-то – кажется глупым?

– Знаешь, почему многим кто-то кажется умным? – ответил вопросом на мой невопрос Петр.

– Почему? – переспросил я.

– Потому, что очень немногие осознают свою глупость.

И не демонстрируют ее направо и налево…

К чему был этот наш ночной разговор?

Не знаю.

Может, я надеялся на то, что Петр такой умный, что сумеет найти выход…

…Я вновь вышел под звезды, постоял на балконе, потом ушел в комнату. А фиолетовая луна осталась…

…Заоконный дождь пузырился на лужах и монотонно шумел, как недовольная толпа за плотно закрытыми, крепкими воротами.

Не угрожая, и все-таки, создавая неуют.

Новизна ощущений психодромного существования прошла очень быстро, уступив место тоске.

В первый же вечер оказалось, что все население – это просто пьяницы, алкоголики – в общем, те, кого мы ежедневно видим на улицах.

Только на обычной улице они не так концентрированы, слегка разбавлены остальными людьми, и, потому, более терпимы в своей никчемной серости.

Или серой никчемности.

И объединяла их даже не склонность к выпивке, а какая-то общая для них всех человеческая кустарность.

Там, на воле, каждый из них, выпив, становился буйным, говорливым, шумным, матерным – в общем, проявлял индивидуальность. А здесь, глубоко протрезвев, лишившись привычного стимулятора активности, все невдруг становились бесцветно будничными, как труд рабочего у станка.

Правда, еще более бессмысленными.

Бесследными.

Не мной замечено.

Трехминутная драка, двухнедельная пьянка, однодневная связь со случайной женщиной оставляют в памяти куда более глубокий след, чем монотонная многомесячная одинаковая работа.

Не мной замечено.