Это был превосходный автомобиль, скоростной и надежный и даже с элементами роскоши вроде небольшого холодильничка и круглой обогревательной пластины, на которой можно было разогреть остывший кофе. Я уселся на пол и принялся искать провода, соединяющие панель управления с центром внешней связи. Я обнаружил девять проводов и потратил минут двадцать на их изучение, прежде чем оборвать три из них. Если я правильно понял схему, то теперь машина лишилась видеоканала. Так будет легче дурачить центральное управление, если там захотят поговорить с офицером, который должен находиться в этой машине.

Я отвел машину на станцию и зарядил батареи под завязку. Когда засветился синий огонек, отсоединил провода, сел за руль и помчался обратно в Кантвелл, в парк, в домик Гарри, к Нему.

Я вел машину на скорости в сто миль, но это отнюдь не было ее пределом.

Полицейский автомобиль куда мощнее такси. Я мог включить автопилот и разогнать машину до гораздо большей скорости. Шоссе, по которому я ехал, было восьмиполосным, и в числе прочего была выделена полоса для автомобилей, управляемых автопилотом. Но в подобных обстоятельствах я чувствовал бы себя неуютно, если бы моей машиной управлял компьютер: как-то странно, если беглец пользуется помощью тех самых сил, от которых бежит. Да, действительно, компьютерная система гораздо легче меня справилась бы со скользкой дорогой и позволила бы мне наполовину увеличить скорость. Но в передаче управления компьютером была одна отрицательная сторона, которая в моих глазах перевешивала все выгоды. Управляемый автопилотом автомобиль настроен на волну сирены полицейских автомашин. Как только раздается вой сирены, все находящиеся поблизости автоматизированные автомобили тут же сворачивают на обочину и останавливаются; при этом управление блокируется, так что переключиться на ручное уже нельзя. С другой стороны, пока я сам сижу за рулем, я скорее покончу с собой, чем позволю схватить себя после всего того, через что мне пришлось пройти.

Я сражался с рулем, стараясь, чтобы автомобиль не слишком заносило, и тут мне навстречу с ревом пронеслись несколько военных машин. Они мчались из Кантвелла в Анкоридж, клюнув на подброшенную мною приманку. Там были два автобуса, управляемых компьютером. Они просвистели мимо меня со скоростью не меньше ста сорока миль в час и канули в ночь. Начиная с этого момента, мне навстречу постоянно попадались военные машины. Я прикинул, что при таких темпах, когда я доберусь до Кантвелла, там уже не останется солдат.

Два часа спустя я припарковал патрульный автомобиль в одном из кантвелльских переулков, вышел и с небрежным видом пошел прочь. Завернув за угол, я стащил с себя полицейскую куртку, скатал ее и закопал в снег. Я нашел шоссе, ведущее к парку, снова спрятался за снежной насыпью и потопал обратно, следя за номерами на столбах. Дойдя до столба 878, я перелез через ограду и внезапно осознал, в каком страшном напряжении пребывал все это время. А теперь напряжение спало, и меня стало трясти – видимо, так из меня выходил накопившийся страх. Я добрел до кустов, стряхнул снег со снегохода и выволок его наружу. Потом я сел в кресло и поехал по горным склонам назад к дому и его теплу.

Через сорок минут я поставил снегоход обратно в сарай и закрыл выдвижную панель. Я был дома. В безопасности. Все еще на свободе. А погоня на некоторое время сбилась со следа. Я запер покореженную дверь сарая, пробрел через снегопад ко входу в дом и вошел внутрь, на ходу стаскивая утепленный костюм, пока меня не бросило в пот.

Сняв брюки и ботинки, я прошел на кухню и обнаружил, что Его там нет.

– Эй! – позвал я. – Я вернулся. Все в порядке.

– Я здесь, – откликнулся Он.

Я пошел на голос. Он доносился со стороны лестницы, ведущей в погреб.

За эти шесть-семь часов Его голос изменился, огрубел, и теперь еще труднее стало понимать, что Он говорит. Он медленно и сосредоточенно спускался вниз и напоминал слона, старающегося управиться с приставной лестницей. Он почти целиком от стены до стены заполнял узкий проход, а голова Его почти упиралась в потолок.

– А ты еще подрос, – сказал я.

– Немного.

Он не стал поворачиваться ко мне, а продолжил спуск. Очередная ступенька затрещала и застонала. Его огромное тело колыхалось и подрагивало.

– Что тебе понадобилось в погребе? – поинтересовался я.

– Говядина.

– Она тебе уже нужна?

– Да, – ответил Он, переместившись на следующую ступеньку.

– Давай я ее вытащу. Я могу вынести ее наверх по кускам.

– Лучше я спущусь. В погребе я не буду шокировать тебя своими изменениями.

– Там холодно.

– Это неважно, – отозвался Он. – Я могу приспособиться к холоду.

– Но говядина мороженая.

– Я могу съесть ее и в таком виде.

Я остался стоять на месте, пытаясь придумать еще какой-нибудь довод.

Мне почему-то очень не хотелось, чтобы Он спускался в погреб и продолжал свои изменения там. Я подумал, что, наверное, прочитал слишком много страшных историй о погребах и подвалах, о темных комнатах под домом, где происходят всякие зловещие события.

– Мне нужно кое о чем тебя попросить, – сказал Он, вмешавшись в мои размышления.

– О чем?

– О пище, – ответил Он. – Я продолжаю нуждаться в пище, и, возможно, она потребуется мне еще до утра.

Следующая ступенька. Потрескивание, скрип, постанывание дерева.

– В какой именно пище? – спросил я.

– В любой, которую ты сможешь дотащить.

– Ладно.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Джекоб!

– Что?

– Я рад, что у тебя все получилось. Спасибо.

– Я спасал не только твою шею, но и свою.

Он переместился еще на одну ступеньку вниз.

Я взял одно из ружей Гарри, прихватил остальное охотничье снаряжение и ушел. Собственно, я действительно отправился на охоту. Но главным здесь было то, что я ушел от Него и получил возможность в одиночестве обдумать происходящие события. Я отношусь к тем людям, которые живут разумом и логикой. Меня нельзя назвать человеком бурных страстей и героических деяний.

Самый безрассудный поступок в своей жизни я совершил, похитив Его. Честно говоря, это был мой единственный безрассудный поступок. Даже мои взаимоотношения с женщинами всегда представляли собой тщательно разученные пьесы, каждый акт и каждая сцена которых просчитывалась еще до начала представления. Не то чтобы я был холодным и бесчувственным, просто я предпочитал оставлять за собой возможность выбираться из любовных историй прежде, чем увязну в них слишком глубоко и придется резать по живому. Теперь события обрушивались на меня так быстро, что я не успевал увернуться. Мне необходимо было переварить это все и подвести кой-какие итоги.