Судя по лицам женщин, они так и не поняли, чтоя им говорю, потому что не знали никакого другого языка, кроме арабского. Мнепоказалось, что они смотрят на меня не только с сильнейшим любопытством, но чтов их взгляде читается какая-то ненависть и презрение, словно Валид привез в домне супругу, а русскую проститутку. В их глазах не было даже каплидоброжелательности, только непонятная злость, еще более сильная, чем та,которая исходила от свекрови. Я думала, что это связано с тем, что яиностранка, иноверка, совершенно по-другому одета. Почувствовав, как какой-тохолодок пробежал по моей спине, я тут же вышла из комнаты и наткнулась на мужа.

– Ты что такая перепуганная?

– Там женщины в хиджабах, злые какие-то.

– Это мои тетки.

– А что у них лица как будто деревянные?

– Почему деревянные? – не понял моего юморамуж.

– Надулись на меня, как мыши на крупу.

– Ты хочешь сказать, что они злые?

– Как мегеры.

Валид плохо понимал специфический русскийюмор, но все же догадался, что я имею в виду, и тут же ответил:

– Если ты думаешь, что у них черное сердце, тоты не права. У них светлое сердце. Тут все тебя любят. Ты выучишь арабский языки сможешь сама с ними общаться.

– Хочется верить, – буркнула я себе под нос ипошла следом за мужем.

– Тебе нравится, как живет моя семья? –поинтересовался Валид, как только я зашла в выделенную нам комнату для того,чтобы оставить в ней свою сумку.

– Да все непривычно как-то.

– Валя, ты пока со всеми знакомься, чувствуйсебя как дома, а я должен идти к кредиторам.

– Да, конечно, – я достала из объемныхкарманов своей модной юбки аккуратно упакованные пачки долларов и протянула ихВалиду. – Тут ровно двадцать тысяч.

У Валида тут же заблестели глаза. Кончики егогуб заметно дрогнули, и он поспешил взять из моих рук предназначенные емуденьги.

– Валя, как же сильно я тебя люблю! Ты – моядуша. Сейчас я отдам деньги кредиторам, и меня не посадят в тюрьму. Мы будемжить долго и счастливо.

– Мне приятно слышать эти слова.

– Я люблю тебя, и это самое главное. А у тебяс собой есть еще немного денег, чтобы закупить товар для нашего магазина?

Мне понравилось выражение «наш магазин», и яутвердительно кивнула головой.

– Немного есть.

– Ты пока побудь с моей семьей, а я пошел ккредиторам.

Оставшись наедине с семьей своего мужа, ястала играть с его сестрами, позволяя им себя трогать и что-то рассказывать нанепонятном мне арабском языке. Мать Валида возилась на кухне. Когда я спросилаее по-английски, могу ли я чем– нибудь ей помочь, она кинула на меня суровыйвзгляд и указала на гору грязной посуды. Пока я мыла посуду, свекровь готовилакакую-то кашу из бобов и по-прежнему кидала на меня злобные взгляды.

Вымыв посуду, я вновь обратилась к своейсвекрови, предложив ей дальнейшую помощь, но та, даже не взглянув на меня,вышла из кухни.

Больше всего в египетских квартирах меняпоражало отсутствие обоев. Стены были только отштукатурены и напоминали стены внаших квартирах, которые продавали на рынке первичного жилья без внутреннейотделки. Я не представляла, как можно всю жизнь прожить в квартире с серымистенами, ведь они вызывают крайне неприятное давящее ощущение и нагоняютхандру, тоску и депрессию.

С трудом дождавшись Валида, я посмотрела нанего обеспокоенными глазами и сразу спросила:

– Ну, как кредиторы? К тебе больше нет никакихпретензий?

– Меня не посадят в тюрьму! – торжественносообщил мне Валид.

– Значит, теперь нашему семейному благополучиюничего не угрожает?

– Ты спасла мою жизнь!

– А ты – мою, потому что если бы мы не быливместе, то я бы точно умерла от тоски.

– Я знал, что Аллах подарит мне самую лучшуюдевушку, у которой будет светлое сердце. Кредиторы не ожидали, что я вернуденьги, но, как только я с ними рассчитался, они сказали, что теперь я могубыть спокоен и мне ничего не угрожает.

– Ну, слава богу, – вздохнула я с облегчением.

– Слава Аллаху!

Чуть позже я узнала, что, оказывается, домделится на две половины – мужскую и женскую. По вечерам женщины ведут разговорына вечные женские темы на своей половине, а мужчины общаются на своей. Неудержавшись, я наклонилась к Валиду и тихо спросила:

– Если вы одна семья, то зачем разделять домна женскую и мужскую половину?

– Потому что, когда мужчины курят гашиш иведут беседу, женщины не должны находиться в их обществе. Они могут толькоприслуживать мужчинам и подавать чай.

– А как же праздничный ужин?

– Не беспокойся. На праздничном ужине мысоберемся все вместе, одной большой семьей.

«Торжественный» ужин выглядел, на мой взгляд,как-то нелепо. Я не привыкла есть на ковре, но понимала, что не могу показыватьвсем своим видом, что мне некомфортно. На ковре стоял довольно большой поднос,вернее, он был просто огромным. Вокруг этого подноса собралась вся семья. Всесели по-турецки, принялись о чем-то разговаривать на своем языке и есть.Праздничная каша из бобов была достаточно острой и невкусной. В Москве я быникогда не притронулась к подобной пище, потому, что такую кашу можно естьтолько сильно проголодавшись, но уж никак не во время праздничного ужина.Котлеты из сои тоже не вызвали у меня особого восторга, но все же приглянулисьмне намного больше, чем острая каша из бобов. Съев кусок сухой рыбы, яотодвинула от себя пустую тарелку и, посмотрев на свою свекровь, через силуулыбнулась:

– Спасибо. Все очень вкусно.

Свекровь не обратила на меня даже малейшеговнимания и продолжала медленно поглощать пищу.

– Валя, тебе нужно обязательно научиться умоей матери готовить, – наклонился ко мне Валид.

– Я тебе лучше русский борщ сварю, пальчикиоближешь! А шашлычок из свинины – это же просто чудо. Мы с друзьями всегда егона даче готовили.

– Я не ем свинину, – сморщился муж и произнесс особым достоинством:– Я мусульманин, а мусульмане не едят грязное мясо.