Священник принял горсть руты душистой и хмеля, запив их водой, но тут же понял, что они недостаточно действенны. В отчаянии попробовал кервель, прогоняющий скверные сны. Никакого эффекта. Что-то посильнее, подобное удару копыта. Ядовитая белена. Может вызвать галлюцинации, иллюзию полета. Он потянулся за беленой, задумался, снова потянулся.

Фабрицио схватил пузырек, наполненный синевато-лиловой жидкостью, вынул пробку и сделал большой глоток. Желудок сжался пружиной, словно выталкивая незваного гостя. Вздохнув, Фабрицио успокоился, зная, что не умрет. До него по-прежнему доносилась музыка, чувственная, чарующая, легкая, как шум апрельского ветра в кронах лимонных деревьев, и в то же время настойчивая и неотвратимая. И он вышел в серую туманную мглу в поисках ее источника.

Дон Фабрицио прошел мимо мастерской Никколо, там было темно и тихо. Никто не играл на скрипке ни здесь, ни в других домах и мастерских, мимо которых он проходил. В соборе и крестильне тоже никого не оказалось. Но восхитительная музыка все так же неистово билась в нем.

Фабрицио остановился на главной площади и уставился на циферблат часов на башне возле собора. Он потер глаза, потряс головой. Четыре стрелки часов вращались вперед и назад, по ходу и против хода времени.

— Музыка, музыка всему виной.

Промокший в тумане насквозь, он смотрел, как стрелки расписных часов двигаются вперед и назад. Удивительным образом их движение совпадало с музыкой.

Он взглянул на свои руки. Это были руки молодого мужчины, чужие или его собственные, но его молодого, такого, каким он был много лет назад. Кровь пульсировала в венах, музыка, несмотря на очарование, болью отдавалась в голове.

В эту секунду свет кометы упал из-за туч длинными нитями, подобными дождевым струям.

На другой стороне площади сквозь туман он различил женщину в капюшоне, кроме них в эту ужасную погоду там не было никого. Она торопливо свернула в переулок. Краем глаза священник уловил ее движение и двинулся следом. Я не святой, но это безумие. Ноги несли его против воли. Впереди женщина скользнула в еще более узкую и темную улочку. Фабрицио двинулся следом. Когда до женщины оставалось десять шагов, она остановилась и обернулась. Это была герцогиня. Священник подумал, что она необычайно хороша. Герцогиня узнала его и улыбнулась. Казалось, улыбка поднялась из глубин ее существа.

— О, Фабрицио, это вы. — В голосе ее звучала отчаянная мольба. — Я… вы мне не поможете? Прошу вас.

Священник подошел ближе:

— Да, конечно. Что случилось?

— Я сделала нечто ужасное. Я отпила глоток эликсира, что муж купил у актера на площади. Кажется, я схожу с ума. Я много часов ходила по улицам. Я так, так…

— Зачем вы его пили?

Она покачала головой:

— Он попросил. И я видела, сколько радости, сколько удовольствия это доставило ему на нашем… Мне нужно…

Взяв священника за руку и глядя ему прямо в глаза, она увлекла его дальше, в тень галереи.

В этот миг Фабрицио услышал, как еле слышный голос скрипки становится громче и громче. Дождь падал на безлюдную улицу, вода ручьями текла по трещинам в каменной мостовой. Туман проник повсюду, поглотил город целиком, влажный воздух искрился от нависшего напряжения.

Наконец, плач скрипки обернулся чистым слепящим светом.

Пьеса начинается. Письмо

Многочисленные зрители на площади теснились вокруг сцены, привлеченные звуками труб, барабанов и струнных инструментов. Опоздавшие, заслышав музыку, спешили на площадь. Стоявшие позади поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы увидеть происходящее. Богатые люди, сидевшие на скамьях возле помоста, прекратили разговоры и в ожидании смотрели наверх. Музыканты доиграли и покинули сцену.

Зрители в нетерпении выжидали момента, когда болтовня и суета прекратятся и представление наконец начнется. Актеры затаили дыхание. На переполненной площади воцарилось молчание, даже самый маленький ребенок смотрел, широко раскрыв глаза, понимая — сейчас что-то произойдет.

И представление началось. Два арлекина в черных полумасках, пятясь задом, вышли на подмостки с разных сторон. Первый нес зонт, второй — фонарь. Одеты они были в длинные узкие камзолы и штаны, покрытые пестрыми, неровными заплатами. В масках — узкие прорези для глаз и бородавка на лбу. Они медленно пятились, пока не столкнулись спинами посредине сцены. Оба замерли и осторожно обернулись. Увидев друг друга, они принялись извиваться, затем выпрямились, каждый выпятил грудь.

— Я Арлекин. У моей матушки был такой веселый нрав, что она родила меня через пять дней после свадьбы. — Он говорил на мантуанском диалекте.

— Пять дней! Чего ж она столько копалась? Моя мамаша родила меня всего через три дня после свадьбы. И слушай-ка, ты не можешь быть Арлекином. Я — Арлекин.

Арлекин с фонарем поднес его к лицу второго.

— К чему прятаться в тени под зонтом?

— Жаркий денек, предпочитаю носить тень с собой.

— Что? Ты слабоумный? Ночь, — хоть глаз выколи, луны нет. Я ищу летящую комету, ее имя — Белла, у нее хвост длиной две сотни лье.[11]Не видал?

Второй пропустил вопрос мимо ушей.

— Ночь? Ничего подобного, светло как днем.

— Послушай, дуралей. Взгляни на башенные часы. — Он показал пальцем.

— Часы. Какой от них прок? Показывают одно время по два раза. Никогда не поймешь, то ли полдень, то ли полночь. Часы, вот еще! На небо смотри. Слушай бой колоколов.

— Ты точно безумец. — Он поднял фонарь. — Я тебя где-то видел.

— И я тебя.

— Ты не был в Кремоне?

— Мы сейчас в Кремоне!

— Нет уж. Это Мантуя.

— Будешь мне перечить, изобью так, что окажешься на волосок от смерти.

— На целый волосок? Почему не на полволоска?

Арлекин с зонтиком достал из-за пояса палку-хлопушку

и ударил второго по плечу. Две половины хлопушки с треском сомкнулись.

Они тузили друг друга, удары сыпались на головы и плечи. Хлоп! Хлоп! Сходились и расходились, каждый глупо ждал, пока ударит другой, чтобы стукнуть его снова.

— Ты еще не умер?

— Тупица! Как это я умер? Я еще стою не хуже тебя.

— Ну ладно, мы не можем драться вечно. Еще на ужин опоздаю.

С этими словами он махнул палкой снизу вверх, врезав другому между ног. Толпа застонала в один голос с пострадавшим актером.

Арлекин с зонтиком упал на колени. Глядя на свою ширинку, он выдохнул сквозь стиснутые зубы:

— Да, дьявол, на этот раз ты меня подловил.