Прежде чем понюхать, священник применил проверенный временем способ греческих целителей, помешав содержимое безымянным пальцем левой руки. От пальца к сердцу идет «вена любви». Если состав ядовит, доктор почувствует это сердцем, прежде чем даст дозу пациенту. Он слегка удивился покалыванию в груди. Но оно не казалось неприятным, — это было скорее сладостное ощущение, словно он вдруг преисполнился радости. Вынув палец из пузырька, он еще больше удивился, почувствовав в нем биение пульса. Фабрицио поднял флакон и глубоко вдохнул полной грудью.

В этот момент священнику показалось, что он слышит едва различимый звук, словно смычком водят по струнам скрипки. Звук не проникал через уши, а слышался глубоко в груди, невесомое глиссандо еле слышно звучало в нем самом.

Затем на него хлынула лавина запахов. Здесь присутствовали традиционные компоненты обычных афродизиаков, набор трав — сладких и горьких, как сама любовь. Явно выделялся тмин, базилик, душистая гвоздика, мята, толика чеснока, крапива, шишковатый корень имбиря, порей (употреблявшийся не столько из-за своих свойств, сколько из-за внешнего вида), валериана, любисток, мальва, календула — исцелявшая также всевозможные укусы, — мускат, редька, немного ночной фиалки, шафран, горчица, шалфей, чабер садовый. Возможно, даже чуть-чуть высушенного пениса тигра из Китая. Фабрицио подумал, что составитель снадобья постарался не упустить ни единого из возможных афродизиаков. Конечно, будучи алхимиком и травником, он знал, что многое зависит от процесса дистилляции. Список ингредиентов был просто списком ингредиентов.

Священник замер. Есть здесь нечто мне незнакомое. Запах одного ингредиента я не встречал ни разу за всю жизнь. Он прекрасен, головокружительно прекрасен. Запах слегка дурманил, и его снова охватило ощущение, будто сердце его переполнено.

Фабрицио еще раз понюхал эликсир, закружилась голова. Совершенно невозможно устоять. Что это? Я должен узнать. Он поднес флакон к губам, сделал глоток, содрогнулся и потряс головой. Немыслимо горький. Он закрыл глаза. В груди снова зазвучал неописуемо тихий голос скрипки. Казалось, его источник не только внутри, но и высоко в небесах. Словно он слышал невероятный звук вращения звезд, планет и иных светил, звук падающей звезды, самой яркой звезды, и невидимой кометы. Эта музыка, непостижимо сокровенная и непостижимо далекая одновременно, перемещалась, закручивалась дугой. Мелодия легчайшего движения через вселенную, мелодия потока света, сияющего, яркого, ясного и лучистого.

Той же ночью герцогиня, лежа в постели, прислушивалась к стуку дождевых капель по крыше замка. Дождь скорее не лил, а накрапывал. Унылые низкие тучи укрывали пропитанный туманом город. Рядом похрапывал погруженный в глубокий сон герцог. В тот вечер они трижды предавались любви, отчасти подстегиваемые желанием произвести на свет дитя, отчасти благодаря принятой герцогом дозе афродизиака, купленного им у актеров. В третий раз он уговорил ее тоже попробовать снадобье.

— Вдруг это поможет. Я имею в виду, в наших попытках. Вдруг в этом пузырьке заключен крохотный джинн в виде нашего ребенка. Вдруг это высвободит в тебе что-то, даст плодородную почву моему семени. Давай попытаемся.

Так или иначе, любовный эликсир сделал свое дело. Герцог стал ненасытным, и она тоже. Но к их любви было подмешано отчаяние, которое, похоже, начало отравлять ее. Кроме того, герцогиня не могла не замечать, что он винит в их бездетности именно ее.

Она и сама винила себя. Глаза наполнялись слезами, стоило ей подумать о своей неспособности подарить герцогу ребенка, несмотря на все отвары, которыми целый год снабжал ее Дон Фабрицио. Ничего не помогало. Они лишь вызывали желудочное расстройство и лишали аппетита. И теперь, когда они соединялись на супружеском ложе, во взгляде герцога проскальзывали гнев и отчаяние.

Она слушала звук дождя, глаза ее были открыты, подушка намокла. Этот размеренный звук словно выражал всю скорбь мира и ее сердца. Скорбь терзала ее, и герцогине казалось, что если она не станет сдерживаться, поток ее слез превратится в полноводную реку. Эликсир между тем продолжал действовать. Покалывание расходилось изнутри к рукам и ногам, сердце стучало. Встав с кровати, она подошла к окну, выглянула на улицу и решила, что, несмотря на погоду, прогулка — единственный способ противостоять силе снадобья.

Герцогиня накинула длинный плащ с капюшоном, проскользнула мимо спящего стражника и почувствовала, что действие афродизиака вновь усиливается. И вдруг она различила музыку. Музыка звучала все время, но так слабо, что прежде она не замечала ее. Далекая, незнакомая музыка. Манящая. Музыка небес. Опустив капюшон, герцогиня быстро направилась к центральной площади Кремоны.

В то время как Фабрицио брел по улице, прикрывая голову капюшоном сутаны, небеса, казалось, прямо-таки опустились на город. Влага проникла во все укромные щелочки и уголки Кремоны. Дымка дождя, капли тумана, густая пелена, укрывшая стены домов и церквей. Она проникла в дома, сделала водянистыми плоды, размочила рис и муку, пропитала влагой гобелены на стенах замка, любовников в постелях, ресницы и волосы спящих детей.

Остановившись, Фабрицио не сразу понял, что идет дождь. Он почувствовал каплю, упавшую на шею под волосами. Капля скатилась за ворот и подобно холодному пальцу скользнула вдоль позвоночника вниз и на его подпоясанной талии впиталась в одежду.

В голове священника по-прежнему звучал далекий голос скрипки, но теперь он стал громче. Фабрицио искал источник этой неописуемой музыки, уверенный, что он находится не в его душе, а в какой-нибудь мастерской или гостиной неподалеку. Звук полностью пленил его, подобно наркотику.

Словно луч, упавший на поверхность воды, мелодия проникла в глубину его сердца и прошла насквозь.

Он шел дальше. Туман заполнял его глаза, уши, мысли и мечты. Он пропитывал старые скрипки, надежно спрятанные в футлярах, и новые, свежие, только сделанные. Пробрался к облаткам для святого причастия, слегка разбавил вино в церкви и таверне. Пропитал саму историю, словно дождь шел всегда и солнце не появлялось со времен этрусков.

Туман осел на мраморе собора, увлажняя склепы и останки в них, омыл лики святых на фасаде собора и проник в полую статую пророка Исайи, вытекая из глазниц, словно пророк плакал обо всех заблудших душах в мире. Он просочился в святые мощи в кремонском соборе и разбавил драгоценную кровь Христову, святыню собора соседней Мантуи.

Дон Фабрицио припомнил, как зашлось у него сердце, когда он попробовал эликсир. Горький. Горше чистого экстракта миндаля. Горше белладонны. От малюсенькой капли, скользнувшей по языку в глотку, живот немедленно скрутило. Голова закружилась. Он решил, что ему поможет свежий воздух. Десять минут он стоял у входной двери, задыхаясь от дурноты и слушая неописуемо прекрасную музыку, и вернулся в лабораторию принять противоядие. Священник решил, что без противоядия не обойтись. Музыка была такой изысканной и пленительной, что он бы с радостью дал ей унести себя. Я бы охотно умер с этой музыкой. Позволил бы ей вознести меня в рай. И что-то мне подсказывает, что там же я нашел бы кромешный ад. Фабрицио быстро осмотрел сотни пузырьков на полках. Неверный выбор мог оказаться смертельным, но что-то нужно предпринять, иначе он разлетится на миллион кусочков, подобно каменной статуе архангела Михаила, что годом раньше упала с фасада собора и разбилась на мраморных ступенях.