На глаза наворачиваются непрошенные слёзы. Я обнимаю папу и осознаю, что мама, видимо, так и не одобрила подобную материальную помощь.

Мы возвращаемся на кухню, где уже накрыт стол и выставлен красивый фарфоровый чайный сервиз. Воздушный торт со свежими ягодами украшают цифры 2 и 5. На овальном блюде выложены аккуратные дольки домашней сладкой колбаски, в розетках поблёскивает моё любимое вишнёвое варенье. Папа зажигает свечи. Я закрываю глаза и, загадав «пусть всё будет хорошо», задуваю их. Мама передаёт мне объёмный пакет с комплектом пушистых махровых полотенец.

— В новой квартире всегда пригодятся, — она целует меня в щёку.

— Там внутри открытка — я сама подписала, — тараторит Ева и вкладывает мне в руку нож, чтобы поскорее разрезать торт.

Раздаётся звонок в дверь. Папа открывает. Через мгновение перед моим носом мелькают белые цветы, такой же белый пакет, и я оказываюсь в крепких объятиях Маринки.

Через час мы с подругой уходим на прогулку. Бродим по знакомым улочкам, болтаем обо всём и ни о чём. Задав общий вопрос «ну ты как, нормуль?», Марина рассказывает о себе. Я уточняю, и она в подробностях мне отвечает.

— Зайдём на кофе? — спрашивает и тут же будто утверждает Марина, поднимаясь на крыльцо симпатичного кафе. Я его не помню. Видимо, новое.

Я останавливаюсь и смотрю в спину Марины. А ведь я сама разбаловала подругу кофейнями и такими посиделками. Оплата всегда оставалась за мной. Даже пополам ни разу не делили. То денег нет, то сама понимаешь, где я и где ты, то мы же подруги, какие между нами счёты. Я загодя уверена в реакции Маринки, но говорю прежде, чем она открывает дверь кофейни.

— Только если ты угощаешь, — я досадливо морщусь. — Ты же знаешь, что я оформляю квартиру, считаю каждый рубль сейчас.

Марина спотыкается на верхней ступеньке. Хватается за ручку. Дёргает дверь на себя.

— Так и быть.

Мы занимаем свободный столик у окна. Марина пытается держать лицо, только с треском проваливает непосильную задачу. Я спокойно наблюдаю. Оказывается, у меня выработался небольшой иммунитет на неприятные открытия о близком окружении.

Официантка кладёт перед нами меню. Я демонстративно открываю его и начинаю листать, видя как бледнеет лицо подруги, которая застыла на странице с напитками.

— Только кофе или возьмём что-то ещё? — игриво спрашиваю я и разворачиваю к ней страницу с красочными фотографиями. — Твои любимые штрудели. Еще и три начинки на выбор.

— Воздержусь. К лету надо подтянуть фигуру, — Марина выдавливает улыбку. — Да и торт мы недавно ели.

Я продолжаю разглядывать следующие разделы меню. Дело не в благосостоянии человека или в том, что я зажралась. Я никогда не обращала внимания на то, что Маринка дарит мне книги из библиотеки её бабушки или домашний цветок в обрезанной пластиковой бутылке. Знаки внимания и дружбы были многократно важнее. Только больше я не вижу за этим скупердяйством ни внимания, ни дружбы. Одно сплошное потребительство. Сегодня она прилетела в гости, наспех вручила мне три подвядшие хризантемы и набор кухонных полотенец. Заключила меня в удушающие объятия, чтобы я не принялась рассматривать её дары. Неужели она держит меня за полную дуру? Я прекрасно знаю, что она работает в цветочном салоне и эти цветы всего лишь неликвид, списанный на выброс. А яркая надпись на верхнем полотенце «С Новым Годом!», конечно, может быть с натяжкой притянута к новому году моей жизни, только снежинки по всему полю однозначно кричат о том, что это передарение ненужного в её хозяйстве презента. Острее всего царапает мысль, что это не она держит меня за дуру. Это я позволяю так с собой обращаться. Ради эфемерной дружбы, которая обросла ценниками со всех сторон.

— Я буду кофе и мороженое. — Я закрываю меню и смотрю на Марину.

Она поджимает губы и шлёпает свой буклет сверху на мой.

— Я возьму только кофе. Ты же дашь мне попробовать мороженое? — якобы шутливо вскидывает она чётко оформленные брови. Оформленные у мастера. Как и ногти, покрытые гелем-лаком.

— Конечно, тем более за него платишь ты, — я продолжаю смотреть ей в глаза.

Она всхихикивает и машет рукой.

— Да ладно, один раз можно пошиковать. Свои же люди, сочтёмся.

— Действительно, — непринуждённо произношу я. — Полагаю, я заслужила чашку кофе и полпорции мороженого за кофту, — я опускаю взгляд на ворот своего пуловера, одолженного Марине из-за внезапного похолодания, — которую ты с осени забываешь вернуть. За деньги на билеты, которые канули в Лету. За откровенно подчёркиваемое бесплатное жильё и хавчик, которым ты так привыкла пользоваться все эти годы.

Марина вспыхивает и прищуривается.

— Марин, как давно я стала для тебя лишь платёжным атрибутом?

— С тех пор, как ты жируешь и даже не ценишь то, что само плывёт тебе в руки, — резко и грубо огрызается она.

Значит, обойдёмся без игр и притворства. Меня устраивает.

— Например? — Я облокачиваюсь о стол и смотрю на злое лицо Марины.

— Ты жалуешься на разбитое сердце, хотя могла бы иметь в два раза больше. Марк на тебя слюни распускал. Мужик с квартирой и при деньгах. А ты нос задираешь в уверенности, что обойдёшься без него. И ведь обойдёшься, потому что тебя почему-то все привечают. Хорошая работа без усилий, тогда как я корячусь тут в этом вшивом салоне, пытаясь захомутать тех, кто, не считая, заказывает по сто роз в плетёных корзинах. Ты не живёшь с родителями, которых видеть не можешь, умудряясь втереться в доверие к посторонней тётке, и она с радостью пускает тебя к себе под крыло. Я тоже хочу красивой жизни. Мы же подруги. С тебя не убыло заплатить за мои приезды, чтобы я выслушивала, на какую выставку ты бездарно просаживаешь не малую сумму или как откладываешь лишние деньги. Тебе же в радость делать добро. Так чего же ты сейчас возмущаешься и строишь из себя прожжённую стерву?

— Наверное, захотелось услышать «спасибо», — отвечаю, глядя в её бегающие глаза. — Извини, забыла, что его за деньги не купить.

Я поднимаюсь, накидываю куртку, запахиваю её на ходу и покидаю кафе. Иду домой. Грустно. Печально и грустно.

Я подбиваю сестру выбрать какую-нибудь весёлую комедию. Мы заваливаемся на разложенный диван. Я улыбаюсь там, где хохочет Ева. Наблюдаю за младшей. Она меня любит. Безбожно манипулирует, но любит же. Просто потому что мы сёстры. Я так хочу в это верить именно сейчас. Резко поднимаюсь и громко спрашиваю маму, будет ли она вино. Я привезла своё любимое, розовое, но учла её вкус и купила полусладкое, а не полусухое. Самое время поднять градус, если уж уверенность в себе стремительно падает вниз, не успев понадеяться на парашют, который снова не раскрылся.

Лиза

Работа больше не спасает. Не отвлекает… Не увлекает, что ещё хуже. Я продолжаю на неё ходить лишь потому, что мне стыдно валяться сутками у Ангелины. Она и так поглядывает на меня подозрительно, хотя я перестала натянуто улыбаться. Днём меня раздражает Дмитрий. Вечером я брожу по улицам до сумерек. Напоминаю себе, что нужно искать стимул внутри, а не вовне, но делаю это словно равнодушный робот. Равнодушный. Насколько легче, должно быть, живётся тем, кто не подвержен эмоциям. Всё чётко, без оттенков. Чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться.