Хьюстон сидела за своим маленьким письменным столом из красного дерева. Она оглянулась на Сьюзен:

— Хотела бы на меня и дальше работать? В доме мистера Таггерта?

— Не знаю, мисс. Мистер Таггерт на самом деле такой, как о нем говорят люди?

Хьюстон задумалась. Опыт подсказывал ей, что слуги часто знают о человеке больше, чем равные ему по положению. Даже несмотря на то, что Кейн жил один, камердинер, лакеи, без сомнения, знали о нем то, чего не знал никто.

— Что ты о нем слышала?

— Что у него ужасный характер, что он постоянно орет и все ему не нравится.

— Боюсь, что так оно и есть, — вздохнула Хьюстон и снова оглянулась:

— Но, по крайней мере, он не бьет женщин и никого не «надувает».

— Если вы не боитесь жить с ним, мисс Хьюстон, то я тоже смогу. Не думаю, что в нашем доме можно будет оставаться после того, как вы с сестрой уедете.

— Боюсь, что это правда, — отсутствующе сказала Хьюстон, отмечая у себя в блокноте, что завтра нужно будет позвать к девяти часам утра парикмахера, мистера Эпплгейта с Коул-авеню. Она подумала, сколько времени можно было бы сэкономить, если б у каждого в городе установили телефон.

— Сьюзен, у тебя ведь два брата?

— Да, мисс.

— На весь завтрашний день мне нужно шесть крепких мужчин. Они будут спускать вниз мебель. Им хорошо заплатят, да и накормят тоже. Они должны прийти к половине девятого. Ты сможешь найти шестерых мужчин?

— Да, мисс.

Хьюстон написала еще одну записку.

— Пусть Вилли отнесет это миссис Мерчисон. Она гостит у преподобного Томаса, пока Конрады в Европе. Я бы хотела, чтобы она готовила в доме у мистера Таггерта, пока они не вернутся. Надеюсь, она будет рада немного подработать. Вилли надо будет подождать ее ответа, потому что я написала, что кухня совершенно пуста, и попросила ее купить все необходимое и прислать счет мистеру Таггерту. Вилли может заехать за ней утром в экипаже. Лучше всего подойдет большой экипаж Оклейзов, не сомневаюсь, что они не откажут.

Она откинулась на спинку стула.

— Завтра предстоит большая работа. Нужно одеть и побрить мистера Таггерта, а кроме того, накормить всех.

Сьюзен вытащила шпильки из прически Хьюстон и начала расчесывать ей волосы.

— Как приятно, — протянула Хьюстон, закрыв глаза.

Через несколько минут она уже лежала в постели, и впервые за последнее время ей не хотелось плакать. Она даже чувствовала себя счастливой. Она поменялась местами с сестрой, чтобы хотя бы раз в жизни испытать что-то необычное, а теперь это необычное продлевается на целые недели.

Когда в шесть часов на следующее утро Сьюзен постучала в дверь, Хьюстон была уже почти одета. Для работы она выбрала белую хлопчатобумажную блузку, черную вельветовую юбку до пола и широкий кожаный пояс. Небольшой жакет и шляпка дополняли костюм.

Спустившись на цыпочках по лестнице, чтобы не разбудить спящий дом, она оставила матери записку на обеденном столе, объясняющую, где она будет находиться весь день, наскоро позавтракала на кухне и растолкала заснувшего во дворе Вилли, потребовав, чтобы тот впряг лошадь в великолепный новый экипаж, подаренный Кейном.

— Ты отдал все записки, Вилли?

— Все. Миссис Мерчисон обрадовалась, что ей есть чем заняться. Я ее встречу с коляской в половине седьмого и захвачу мистера Рэндольфа у бакалейной лавки. Миссис Мерчисон вчера поздно вечером позвонила ему и заказала уйму всякой всячины для кухни. Ну а потом мы поедем к Конрадам. Да, она хотела знать, сколько народу ей придется кормить.

— Там будет около двенадцати человек, но в основном это мужчины, так что скажи ей, что готовить надо на тридцать человек. Этого должно хватить. И попроси ее принести с собой посуду. Сомневаюсь, что у мистера Таггерта найдется то, что надо. Возвращайся как можно скорее, Вилли.

У дома Кейна Таггерта все было тихо. Хьюстон распрягла лошадь и привязала ее под деревом. Она постучала в боковую дверь, но никто не ответил. Дверь была не заперта. Хьюстон вошла и оказалась на кухне. Чувствуя себя немного вором, она стала заглядывать в шкафчики. Если через две недели в этом доме будет устроено свадебное торжество с огромным числом гостей, ей нужно знать, чем она располагает.

Шкафчики были пусты, если не считать банок с консервированными персиками, — никакой посуды, кроме дешевых эмалированных мисок.

"Опять Сирс», — подумала она, обходя подсобные помещения. Большая буфетная отделяла столовую от кухни, а за кухней находилось крыло с кладовой, комнатой для мытья посуды, комнатами для трех слуг с ванной, комнатой управляющего и его кабинетом.

Выйдя в коридор, Хьюстон заметила лестницу и поднялась на второй этаж. Остановившись, она поглядела вниз, но не увидела ничего, кроме теней на дубовом полу и панельных стенах. Она решила подняться на чердак.

Как она и предполагала, чердак на самом деле был помещением для прислуги, которое использовалось под склад. Там находились две ванных комнаты, а остальная площадь была разделена на маленькие комнатки, каждая из которых была до потолка забита ящиками и коробками. В некоторых стояла мебель в пыльных чехлах.

Хьюстон осторожно сняла один из них. Под ним оказалось два позолоченных стула, завернутые в гобелены с херувимами. Хьюстон заметила этикетку и затаив дыхание прочла:

"СЕРЕДИНА ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА

ГОБЕЛЕНЫ ВЫТКАНЫ НА ФАБРИКЕ «ГОБЕЛЕН»

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ПРИНАДЛЕЖАЛО МАДАМ ДЕ ПОМПАДУР

КОМПЛЕКТ ИЗ ДВЕНАДЦАТИ СТУЛЬЕВ И ДВУХ ДИВАНОВ».

— Бог ты мой! — выдохнула Хьюстон, выпустив из рук чехол.

У стены стоял свернутый ковер. Этикетка гласила:

"КОНЕЦ СЕМНАДЦАТОГО ВЕКА

СДЕЛАНО НА ФАБРИКЕ «САВОНРИ» ДЛЯ ЛУИ XIV».

На одном из деревянных ящиков, в котором находились, очевидно, картины, было просто написано: «Гейнсборо». За ним стоял еще один, с надписью «Рейнолдс».

Хьюстон медленно сняла гобелен со стульев мадам де Помпадур, взяла верхний стул и села. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Осматриваясь, она заметила выглядывающие из чехлов золотые ножки и поняла, что вся собранная здесь мебель, так же как и предметы искусства, представляет из себя музейную ценность. Она рассеянно сняла еще один чехол. Под ним оказалась люстра, сверкающая так, будто была сделана из бриллиантов. На этикетке стояло: 1780 год.

Она все еще сидела, ошеломленная перспективой проводить каждый день в окружении таких сокровищ, как вдруг услышала шум подъезжающего экипажа.

— Мистер Бэгли! — встрепенулась она, бегом спустилась по лестнице и успела оказаться у парадной двери как раз в тот момент, когда мистер Бэгли и его помощник выходили из экипажа.

— Доброе утро, Блейр-Хьюстон, — сказал он. Мистер Бэгли отличался невероятной худосочностью и бледностью, что не мешало ему, однако, быть настоящим тираном. Все относились к нему с большим уважением, потому что он был первым портным в Чандлере.